Поиск по сайту
Перейти к контенту

Главное меню:

Секретное оружие системы

Авторы - статьи > Михайлов Сергей


Сергей Михайлов
Секретное оружие системы
 
// "Саратов" (г. Саратов). 1992, 30 июня. № 100 (182).
Рубрика: Совершенно несекретно
(Продолжение. Начало в № 97 от 24.06.92, № 99 от 27.06.92)
* Подготовлено к печати: 13 марта 2015 г. Вячеслав Борисов.
 
- Игорь, после публикации статьи "Милицейские тайны – без занавеса" звонили люди, как ты и просил, тебе на работу?
- Да, сразу же после выхода статьи позвонил человек и сообщил, что видел дубинку типа "Израильская", о которых мы писали, у директора одного из малых предприятий. Эта информация будет отрабатываться. Хочу только уточнить, что телефон 26-93-97 – мой кабинетный, а два других – 26-94-96, 26-93-37 – телефоны дежурного.
И ещё, в статье была допущена опечатка – разведчик Беркутов продавал разведчику Коновалову дубинки не по 50 рублей, как указано в статье, а по 350 рублей. Хочу ещё раз сказать, что дубинки продолжают оставаться на руках у восьми человек из бюро криминального поиска. Руководству УВД облисполкома об этом факте известно, а я лично говорил об этом начальнику особой инспекции Енкову и просил, чтобы дубинки были изъяты. Мне было отказано.
- Почему?
- Руководство заявило, что этим самым я разваливаю "наружку", что якобы дубинки разведчики приобретали для самозащиты. Но что же получается – работникам милиции можно нарушать закон – незаконно приобретать нелегально изготовленное оружие. Какая тогда разница между таким работником и преступником?
- Теперь вернёмся к тому, чем закончилось наше прошлое интервью – о последствиях для тебя...
- Очевидно, начать об этом, о реакции Системы, созданной большевиками, на выступления с критикой мне придётся  с 1973 года, когда меня по надуманным мотивам уволили из органов.
- Расскажи подробнее.
- Было пять различных мотивировок моего увольнения:
сокрытие мною преступного прошлого моего брата;
разглашение служебной тайны;
разложение в быту;
оскорбление продавца Абрамовой;
и последнее – в связи с уходом на службу в армию. По каждой этой мотивировке был издан приказ начальником Фрунзенского РОВД, где я тогда работал.
Всё это мне пришлось опровергать: ходить по различным инстанциям, записывать свои беседы на магнитофон – от начальника облУВД генерала Дегтярёва до начальников отделов различных служб – Курилова, Ткаченко, Мещеркина...
Отслужив положенный срок в армии, я в соответствии со ст. 43 Закона СССР "О всеобщей воинской обязанности" должен был быть принят на то же самое место работы, откуда я ушёл служить. Но Система тогда работала безотказно... Из Управления кадров МВД СССР я получал стандартные ответы – на просьбы восстановить меня в органах милиции: "Ваше заявление в адрес МВД СССР рассмотрено. Сообщаем, что увольнение вас из милиции признано обоснованным. В восстановлении на службу в органы внутренних дел вам отказано".
На устные просьбы я получал более исчерпывающую информацию. В Москве возмущались тем, что я записывал свои разговоры с милицейскими чиновниками на магнитофон.
В этих беседах мне говорили, что в органы милиции принимают людей с чистой совестью, скажем, таких, как Капульник...
- Кто это?
- Это зять бывшего начальника УВД генерала Дегтярёва, сын полковника КГБ. Будучи уже судимым, он был принят в органы милиции. Затем он проходил по нашумевшему в Саратове делу взрыва мясника в машине. Был осужден на десять лет, а потом его досрочно освободили.
- На этого человека тебе предлагали равняться...
- В октябре 1981 года я был восстановлен на работе. Вновь меня уволили в 1987 году. Самое страшное последствие этого увольнения то, что после незаконного обыска в моей квартире поседела моя жена.
Тогда же меня пытались поместить в психбольницу. В поликлинике УВД врачи настоятельно предлагали лечь в больницу УВД. Но господа руководители, по поручению которых это хотели сделать, просчитались.
Через полгода я был вновь восстановлен, и мне было выплачено за вынужденный прогул.
- На этих увольнениях преследования в отношении тебя не закончились. Да и могла ли Система реагировать иначе – твой характер, твои взгляды были очень невыгодны тем, у кого ты был в подчинении...
- В 1988 году мне пришлось бороться с элитой партаппарата обкома КПСС, которая строила себе гаражи во дворе дома, где я живу. Думаю, саратовцы помнят демонстрацию протеста жильцов домов №№ 35/37, 39 по Б. Хмельницкого 1 июня 1988 года. Главным членом этой гаражной элиты был второй секретарь обкома Гришин. Были и другие товарищи из обкома, которые строили в нашем дворе гаражи. Кроме них ещё товарищи из областной прокуратуры, КГБ, санэпидемстанции... Их фамилии имеются, но, думаю, не стоит занимать место на газетной странице. Много чести.
Итог борьбы общественности – гаражи эти были сломаны. Мне же за то, что я возглавлял эту справедливую борьбу людей, на год задержали присвоение очередного звания. В частности, начальник УВДТ господин Корженьянц говорил мне, что председатель горисполкома Мысников топал ногами и требовал уволить меня из органов милиции. На что Корженьянц отвечал ему, что сделать этого не может – дважды увольняли, а он, этот Лыков, восстанавливался...
- Тебя пытались "убрать" и другими способами...
- В 1990 году после смерти жены была сделана попытка признать, что я психически ненормален и провести психиатрическую экспертизу в поликлинике при УВД.
Думаю, многие помнят, как в то время ходили по городу слухи о еврейских погромах, о том как ломали памятники на еврейском кладбище, рисовали на них фашистские свастики. Моя жена похоронена там, на еврейском кладбище.
Я заявил тогда у себя в отделе, что сяду с автоматом на кладбище, и пусть кто-то подойдёт к могиле моей жены – уничтожу.
А в это же время проходили выборы в Верховный Совет РСФСР. Одним из кандидатов был второй секретарь обкома КПСС Гришин. Вскоре я получил достоверную информацию о том, что один из оперативных работников Фрунзенского РОВД заявил другому, что, мол, Лыкова надо "пощупать" и "посмотреть, что у него на хате и изъять документы, которыми он располагает".
Я заявил в КГБ об этом и написал рапорт на имя начальника отдела ЛОВД ст. Саратов. Так же я заметил за собой наружное наблюдение, которое вели за моей машиной. Номер этой машины в инспекции ГАИ, как я потом выяснил, не значился.
По этому факту проводилась служебная проверка. Лица, проходившие по этому делу, отказались от своих слов, хотя был свидетель, который показывал на этих лиц. Это была не агентурная информация, а свидетельская: человек, не боясь, заявил об этом, был опрошен. Но вернусь к тому, с чего начал.
В декабре 1989 года наш отдел проходил медицинскую комиссию, и психиатр написал в моей медкарточке, что я здоров. В феврале 1990 года я вновь проходил медкомиссию в связи с повышением и назначением меня на новую должность – помощника начальника отдела. И я также был признан психически годным к службе. И вот после моего рапорта и заявления, что я буду охранять могилу своей жены, меня решили признать психически больным. Я вынужден был принять контрмеры – выкрасть свою медкарту, использовать магнитофон для тайной записи разговора с врачом-психиатром. Я заранее обратился к врачам-психиатрам Саратова, объяснил ситуацию и практически негласно прошёл независимую психиатрическую экспертизу. Руководство моего отдела и руководство Приволжского УВДТ опять просчитались. Врач-психиатр, которая давала заключение, что я здоров, и от которой требовали повторного и уже другого заключения, оказалась порядочным человеком.
Она мне рассказала, что знакомилась с моим личным делом. Но уже в тот момент мои руководители знали, что я готов был подать на них в суд. И поэтому на все вопросы врача, что же они хотят конкретного при повторной экспертизе, в отделе кадров Приволжского УВДТ ей сказали – ничего. Врачу же я сказал, что на основании закона она не имеет права делать повторную экспертизу, и что при этом, если она состоится, буду использовать магнитофон. Её я предупредил только из-за того, что она в моих глазах была порядочным человеком. Повторной экспертизы не состоялось.
- По давней совдеповской традиции за всё это никто не был наказан: преследовали человека, ну и что из того.
- Не наказан – одно. Я узнал о том, что у меня не восстановлен специальный стаж, когда я оставался без работы после первого и второго увольнений. Всего – шесть лет.
Когда я обратился с просьбой ознакомиться с моим личным делом, мне отказали на основании того, что моё личное дело секретное, и мне не положено с ним знакомиться.
- Но ты же имеешь допуск к секретной работе...
- Об этом же я и говорил. Начальник отдела кадров УВДТ Жуков заявил мне, что в соответствии с приказом МВД СССР я имею право знакомиться только с теми документами, которые касаются непосредственно моей службы. Но моё личное дело как раз-таки и касается моей службы, ведь от того, что там написано, решается моя судьба.
- Твоё же личное дело и – секретно. По-моему, сколько бы ни говорили о специфичности работы милиции – это элементарное нарушение, ущемление прав человека.
- В личном деле собираются, кроме таких документов, как приказы, характеристики, аттестации, справки о наказаниях, поощрениях, передвижениях по службе, и другие документы.
 Это – секретные оперативные установки, проводимые 7-м отделом – результаты тайного наружного наблюдения. Мне доподлинно известно, что за мной неоднократно велось наружное наблюдение, проводились оперативные установки. А оперативную установку можно провести так, что потом никогда в жизни не отмоешься от грязи. Раньше модно было увольнять из органов на основе таких оперативных установок, и человек даже понятия не имел, за что его уволили.
- Иначе говоря, это было и остаётся своеобразным секретным оружием Системы...
- Можно и так сказать. И теперь суди сам – обвиняемый может ознакомиться с уголовным делом, возбужденным в отношении него, а я по сей день не могу официально ознакомиться со своим личным делом. Хотя я знаю о содержании многих находящихся там документов. Знаю, что в одной оперативной установке сказано, что меня нельзя допускать к оперативной работе ввиду моей неуправляемости и несговорчивости, и то, что я не выполняю приказов и указаний руководства, когда надо "замять" какое-либо дело. Я передаю смысл содержания оперативной установки, о которой мне стало известно в 1983 году. Тогда меня в течение трёх лет не ставили на официальную должность, и я работал рядовым милиционером.
Хотел бы лично обратиться к начальнику Приволжского УВДТ Корженьянцу и сказать, что в соответствии со ст. 62 Конституции РСФСР государственные органы, учреждения и должностные лица обязаны обеспечить каждому возможность ознакомиться с документами и материалами, непосредственно затрагивающими его права и свободы, если иное не предусмотрено законом. Я требую от Корженьянца разрешения на ознакомление со своим личным делом. Было нарушено моё конституционное право, утверждающее, что граждане России имеют равное право доступа к любым должностям в государственных органах в соответствии со своей профессиональной подготовкой и без какой-либо дискриминации. А в соответствии со ст. 61 Конституции каждый вправе защищать свои права, свободы и законные интересы, которые не противоречат закону. Поэтому я и обращаюсь к Вам, г. Корженьянц, и требую рассмотреть эти обращения, принять по ним решения и дать мотивированный ответ в установленный законом срок. Надеюсь, что Вы законопослушное лицо.
- Интересно, каким будет ответ, если будет. Спасибо, Игорь, за очередное, уже шестое по счёту интервью "Саратову". Закончим на этом или будем продолжать?
***


 
Copyright 2016. All rights reserved.
Назад к содержимому | Назад к главному меню