5. Воры в законе в романе Данила Корецкого «Антикиллер».
Вероятнее
всего, среди читателей этой статьи не найдется ни одного, кто не смотрел хоть
один раз кинофильм «Антикиллер». И вот тут возникает вопрос: «А сколько человек
прочитало роман Корецкого, опубликованный более 20 лет назад?». Люди стали
очень ленивыми, и российское общество деградирует: большинство, как малые дети
любят смотреть картинки в разнообразных вариантах, а читать, и тем более с
карандашом в руках – это удел немногих.
*
Автор, имея
большой жизненный опыт, работая более 30 лет по линии уголовного процесса и постоянно
сталкиваясь с ОРД, давно пришел к неутешительному выводу. В правоохранительных
органах оперативники, а нередко и следователи, могут делать приличную карьеру
при наличии хорошо подвешенного языка, которым можно уболтать свое начальство –
воспринимающее результаты работы подчиненного на слух при устном докладе, не читая
хоть частично уголовные или оперативные дела.
Начальники
Поволжского РУОПа – Приволжского РУБОПа:
Еремкин
Владимир Иванович, полковник милиции, 29.04.1947 г.р. – покончил жизнь
самоубийством в служебном кабинете 21.09.1995 г.,
Прошин
Валерий Павлович, генерал-майор милиции, 22.09.1949 г.р. – умер 22.02.2001 г.
- когда автор
этих строк докладывал ситуацию по расследуемым уголовным делам по
оргпреступности, не только не читали материалы уголовных дел, но даже и в руки
их не брали. И это при том, что мне приходилось беседовать с ними тет-а-тет
нередко около часа времени.
Прошин, который
после окончания института не смог и года отработать следователем милиции,
буквально добил меня инсценировкой бурной рабочей деятельности.
Стол у
начальника РУБОПа был большим, и мне приходилось присаживаться впритык к столу
для длительного общения с Прошиным. У него на столе в раскрытом виде постоянно
лежали различные папки оперативных дел, текст которых с моего места хорошо
читался. Любой входящий в кабинет начальника РУБОПа видел картину, где
начальник-трудоголик с головой зарылся в служебных документах. Но всё это было
фикцией и не соответствовало действительности. Документы неделями лежали на
столе, раскрытыми на одном и том же месте. Опер Эдуард Аблязов, уехавший
работать начальником УФСКН, вроде бы по Орловской области, в то время создал
фактически «монографию» по работе РУБОПа, и его увесистый том неделями лежал
раскрытым на одном и том же месте на столе Прошина.
Именно таким
образом в 1974-1976 гг. автор этих строк поступал на срочной службе в Советской
Армии – когда хотелось выспаться на службе. Занимая отдельный кабинет в
разведотделе армии ПВО, на громадном столе солдат-срочник для взгляда
начальников раскладывал различные тома документации в развернутом виде –
антураж рабочей обстановки был на лицо.
Совершенно
противоположным пример вышеупомянутым господам. В должности 1-го заместителя
прокурора Саратовской области – начальника следственного управления не один
десяток лет – по июнь 2005 г. работал Горшков Анатолий Дмитриевич, 01.06.1945
г.р. – умер 28.08.2006 г. Когда мне приходилось бывать у Горшкова с продлением
срока следствия или срока содержания арестованных под стражей, то изучая
уголовное дело, он буквально в считанные минуты вникал в суть дела и выносил
вердикт: следователь по делу работает или набивает дело пустыми бумажками.
Пустую болтовню, и уж тем более сказочные речи, Горшков не воспринимал и
поэтому с «пустым» делом к нему просто-напросто боялись идти. У прокурора
Горшкова автор научился следственной работе куда больше, чем у всех
ментов-начальников вместе взятых.
*
В 1995 г.
Данил Корецкий в романе «Антикиллер» (книга издана в авторской
редакции) о ворах в законе города Тиходонска (Ростов-на-Дону) пишет:
<…> Но настоящая
организованная преступная группировка еще ни разу не сидела в полном составе на
скамье подсудимых. Или даже в половинном.
Операции
захвата проводятся часто: здоровенные парни в масках и камуфляже эффектно
бросают на асфальт наглых "качков", телекамера фиксирует разбитые
лица мерзавцев, диктор удовлетворенно сообщает о полном разгроме очередной
банды.
Но где он, этот
разгром? Где открытые процессы, суровые приговоры на радость и успокоение
гражданам и страх другим бандитам? Нету!
Заглотнув
крупную дичь, машина судопроизводства начинает давиться и отрыгивает
задержанных одного за другим. Иногда отрыжка сопровождается внутренним
кровотечением, как в случае со Шпарковой. Неприятно… И вырабатывается рефлекс:
кого можно глотать и разжевывать, а на кого и не следует пасть разевать. С. 249.
*
<…> Корпорация
воров – традиционных уголовников, с татуировками, "фиксами", условным
языком, суровыми "законами" и обычаями имела самые глубокие корни,
уходящие в дореволюционную эпоху. Они
всегда "держали" тюрьмы и зоны, хотя в первые военные годы и в начале
пятидесятых им дали хороший укорот, физически уничтожив "паханов",
лагерных бандитов и злостных нарушителей режима.
Эта акция была
незаконной, но эффективной: до конца семидесятых зонами управляла
администрация, а не авторитеты. С. 49.
*
<…>
Только в последнее время всё меньше охотников в зоне топтаться. Есть воры,
которые кроме шести месяцев в СИЗО ничего за душой не имеют. И из
присутствующих ни у кого не было желания уходить за колючую проволоку. С. 28.
*
Вор в законе
«Крест» - Калашников Олег Васильевич
<…> Первый
срок "взял" в пятнадцать – шестерик за групповой разбой с "мокряком".
До совершеннолетия топтался в зоне для малолеток, где волчьи законы соблюдаются
со слепым фанатизмом. Если красный цвет западло – все! Принесли предки в
"дачке" помидоры ранней весной – бросай в сортир! Мать пришла на
свиданку в красном платье – повернулся, сплюнул и обратно в отряд!
Правда, отца у
Креста не было, а мать алкашничала и сдохла под забором, потому ему соблазнов
преодолевать не приходилось. Вот и порвал пасть ублюдку, жравшему тайком
яблоки. На "взросляк" пришел уже с авторитетом и продолжал держаться
за "закон", как за спасательный круг.
Освобождаться
досрочно – западло, это дело "козлов". Срок надо перетирать
полностью, от звонка до звонка. Так и отбыл шесть лет. Только вышел – сразу
"закрутился" с друзьями, по пьянке залез в чужой карман и схлопотал
два года. После этого держался на свободе долго: на "дела" ходили
другие, он разрабатывал планы и руководил операциями, оставаясь в стороне в
случае провала. С. 296-297.
*
<…> В
восьмидесятом Черномор с Крестом от тиходонской общины поехали в Сухуми на
похороны Кето – авторитета союзного уровня. Походил Крест, посмотрел:
просторный дом с гаражом, хрусталь, ковры, много добра всякого… Подошёл к
гробу, дёрнул Кето за ухо, сказал:
- Так
партийные начальники живут, а вор – не должен!
И уехал. Вроде
как корону с покойного снял, а деньги, что семье привезли, с собой увёз и в
общак вернул. А ведь дом у Кето был поскромней, чем у Ивана Сергеевича…
Потому
побаивался Черномор возвращения Креста, хотя никому в том не признавался, даже
самому себе. С. 28-29.
*
<…> Сам
Крест строго исповедовал криминальные "законы" не из-за слепой веры в
воровскую "идею". Ему так было проще удерживаться на вершине
зоновской иерархии. Но увиденное на воле поражало: здесь не действовали никакие
– ни воровские, ни государственные законы!
С. 366.
*
Вор «Крест»
- смотрящий зоны
<…> Крест
шел впереди – высокий, сутулый в обычной одежде, зеленая клетчатая рубашка с
засученными рукавами, легкие босоножки. Это, пожалуй, единственная привилегия,
которую он себе позволял. Авторитет должен быть скромным, подавать пример
другим – так говорит "закон".
Но Ус знал: в
криминальном мире, как и в обычном, те, кто имеет власть, редко сохраняют
скромность. Чаще происходит другое, авторитет вообще утрачивает чувство меры!
Еще в строгие застойные годы в одной из зон Средней Азии пахан соорудил себе
бетонный бункер и жил в нем – с прислугой, поварами, охраной, бабами… Говорят,
начальника колонии принимал с докладом в определенным дни и часы! Когда это
дело выплыло наружу, бункер взорвали, колонию расформировали, начальство
разогнали, а пахана отправили на Дальний Восток лес валить. С. 163-164.
*
<…> Вместо
ответа Калган презрительно сплюнул на пол.
Ни один мускул
не дрогнул на лице Креста. Он поднял палец. Шестеро мордоворотов мигом
оказались рядом. Они видели, что сделал новичок, и им все было ясно. Плевать в
"хате" нельзя. Это плевок на весь уклад жизни "людей",
крайняя степень неуважения к их миру. Настоящий вор не позволит себе такого. И
не только вор – ни жулик, ни фраер, ни мужик не посмеют плевать в
"доме"! Козел последний подобной штуки не выкинет! С. 161.
<…> -
Чтобы он запомнил свою ошибку, звать мы его отныне будем Плевком.
Через полчаса
"апельсин" закончил мыть пол. Работа была нетрудной, но позорной:
даже настоящий вор, выполнив ее, утрачивал звание и авторитет. Крест
удовлетворенно хмыкнул. В жизни случается всякое: когда нет хозяина зоны,
"апельсин" может занять это место. Но теперь "апельсина"
Калгана больше не существует, есть "мужик" Плевок. И даже когда Крест
уйдет, Плевок уже не сможет подняться, какие бы малевки ни приходили с воли и
какие бы авторитеты их не подписывали.
С. 161-162.
**
Вор в законе
«Черномор» («Отец»)
<…> - А
я выпью за твое здоровье и закушу за свое…
Вор должен
быть артистом. В молодости, схваченный с чужим кошельком, Черномор так
разыгрывал эпилептические припадки, что и толпа зевак, и обворованный
"лох" проникались сочувствием, звонили в "скорую" и
начинали орать на выкручивающих руки ментов: "Что вы с больным человеком
делаете?! Ему в больницу надо!"
Конечно, опера
ему не верили, норовили вылечить кулаком под дых, но общественность давила на
психику и отказывалась идти в свидетели. А без свидетелей какое
"дело"? Заведут во двор, дадут трендюлей и отпустят. Иногда и без
трендюлей обходилось…
Когда очевидцы
оказывались несентиментальными, приходилось отправляться в зону, но и там
артистизм необходим, особенно пока не набрал веса. В любом споре кому поверит
братва – тот и прав! А кому верят? Тому, кто убедительно свою правоту
изображает: божится, клянется, в драку бросается, рубаху на груди рвет. И на
разборках, правилках очень важно блефовать, силу и уверенность показывать. С. 300-301.
*
<…> Клоп
кивнул, подивившись проницательности пахана.
- Крест
малевки разослал. И в тюрьмы, и в зоны, и на волю.
- У нас пока
не было, - настороженно произнес Черномор. – И не слышали.
- А по тюрьме
ходит…
- И что же
там?
Клоп опустил
голову, чтобы не встречаться с главарем
взглядом.
- Пишет, что
ты "закон" не блюдешь, замену ему не прислал. Что в общак кто хочет –
дает, кто не хочет – не дает. А ты глаза закрыл и не видишь. Что зоны плохо
греешь, ему помощи не даешь.
- И что? –
ледяным голосом спросил Черномор.
- Хочет
всеобщий сходняк собрать. Выйдет, осмотрится и соберет!
- Пусть
собирает, - пахан пожал плечами. – Я "закон" не нарушал, казну не
присваивал, это всем известно. А если что не так – пусть люди спросят, я
отвечу! С. 139.
*
<…> Назревало
открытое столкновение Креста и Черномора, надо было окончательно определиться:
на чью сторону стать.
Чутье
подсказывало, что зоновский авторитет возьмет верх. Отец слишком привык к
спокойной размеренной жизни и вряд ли способен на решительные поступки. Ведь не
сделал укорот Шаману, дал вырасти, укрепиться… Крест правильно сказал: о своем
благе думает больше, чем о делах братвы…
С. 338.
**
Воровская
контрразведка
<…> Безопасность
тиходонской воровской общины были призваны обеспечить Север и Гангрена. Причём
если первый должен отслеживать и отражать внешнюю угрозу, то второй
противодействовал внутренней. Если проводить аналогию с государственными
структурами, то Север олицетворял Министерство обороны, а Гангрена –
контрразведку.
Они были
непохожи друг на друга. Гангрена имел вид классического урки, босяка:
выдвинутая вперёд челюсть, низкий покатый лоб, маленькие мутные глазки,
стальные зубы. Он был весь расписан татуировками, которые понимающему человеку
раскрывали пройденную их обладателем жизненную дорогу. Одевался Гангрена
затрапезно, не следил за собой, иногда ударялся в трёх-четырёхдневные запои с
такими же урками в грязных, заплёванных притонах. Он много лет провёл за
решёткой и, как ни странно, чувствовал там себя лучше, чем на воле.
Объяснялось
это тем, что камерная жизнь примитивна, как жизнь животных, а Гангрена
прекрасно разбирался в животном существовании зэков, так как сам являлся
неотъемлемой частью этого душного, вонючего и опасного мира.
Он был
специалистом по выявлению "наседок" и добился, в качестве такового,
признания и авторитета, обеспечивающего дальнейшую карьеру.
Приходя по
этапу в новую "хату", Гангрена молча сидел в углу, наблюдая за
сокамерниками. Он знал все обычаи и традиции, а потому сразу мог расколоть
баклана, выдающего себя за урку. Знал направление этапов, дислокацию тюрем,
колоний, следственных изоляторов и пересылок, фамилии начальников и кликухи
паханов. Обмануть его было невозможно.
Особенно
внимательно следил Гангрена за чисто физиологическими проявлениями, которые в
животном мире могли дать самую неожиданную информацию.
- Ты где был
шесть часов? На допросе? Да, длинные допросы пошли… А почему ссать не хочешь?!
Действительно,
если тебя следователь "крутил", то, вернувшись, сразу бежишь к параше
– в следственных кабинетах сортира нету. А если с опером местным беседовал –
другое дело, у них в отсеке и сортир, и холодильник.
Некоторые
"наседки" на жратве прокалывались. Придёт с длинного допроса, а от
обеда оставленного нос воротит… Не проголодался, значит! Подсядет к нему
Гангрена, обнимет доверительно, задушевный разговор заведёт. А сам втягивает
носом воздух, аж ноздри раздуваются по-звериному.
- А почему от
тебя колбасой пахнет?! Как не ел? Давай руки сюда!
И щепочкой под
ногтями – раз! Не хуже эксперта-криминалиста.
- А это что?
Не колбаса разве?! Ну вот и расскажи, за какие заслуги тебя колбасой
прикармливают?!
Троих по его
наводке задавили. А скольким ливер поотбивали или петухами сделали!
Имя
разоблачителя "наседок" гремело по тюрьмам и пересылкам. Что имело
печальные последствия и для него самого. Только прибудет на новое место – сразу
волокут в оперчасть:
- Так ты и
есть тот самый? Попробуй только наших людей валить!
Да кулаком в
живот или стулом по голове для пущего устрашения!
Бесполезно!
Отлежится Гангрена, очухается – и снова стукачей поганых раскалывает!
И на воле его
талант общине не раз пригодился. Мало ли шпионов к людям засылают! А Гангрена
поговорит немного – и любая легенда лопается, шкура маскировочная слазит, и
сразу видно – кто под ней!
При ходьбе
Гангрена одну ногу подтягивает, руки вдоль туловища болтаются, по сторонам
настороженно зыркает… На губах шелуха от семечек, через слово матюги вылетают…
Нормально! Вот если вежливо Гангрена заговорит, дело плохо: значит, настрой у
него такой, что вполне может и завалить кого-то…
Север тоже
урка, но другого розлива. Не босяк, а фартовый налетчик. Они отличались, как и
их любимые блатные песни. У Гангрены: "Гоп со смыком – это буду я!
Воровать – профессия моя…" А у Севера: "В сером костюме, в петлице с
цветами, в темном английском пальто ровно в семь тридцать покинул столицу я,
даже не взглянув в окно…" Плотного телосложения, симпатичное лицо с расплющенным
носом и наглыми глазами, тщательно подобранная одежда… И татуировок намного
меньше, на руках всего два перстня, на одном два луча, на другом – четыре.
Визитная карточка: две судимости, шесть лет отбытого.
Север любил
кабаки, центровых телок, с шиком разъезжал на БМВ. Гангрена же когда-то
выучился водить грузовик и дальше не пошел, а к личному транспорту испытывал
явное отвращение. С. 117-119.
*
Уголовник
«Клоп» («Леший», «Петруччо»)
<…> В
затхлом вонючем полумраке зарешеченного "дома людей" он имел большой
вес и сразу занимал место Смотрящего, если, конечно, в "хате" не
оказывалось "законника". Но и в этом случае он становился правой
рукой, потому что любой вор в законе знал, кто такой Клоп.
Он имел самое
удобное место и лучший кусок, к его услугам были "петухи", а если
захотеть – то можно попасть на пару часов в карцер с зэчкой помоложе из
женского отделения.
Но главное –
власть. Одно его слово имело большее значение, чем целая речь секретаря обкома,
или как их там сейчас называют, потому что без всяких преувеличений касалась
жизни и смерти обитателей камерного мира.
В киче не было
неожиданностей: устоявшийся распорядок дня, одинаковый во всех
"домах" от Москвы до Магадана, обязательная пайка, хорошо знакомые
"законы" и обычаи, толкователем которых он же и являлся.
Вонь,
непереносимая духота, влажные испарения, вши, тараканы и крысы не доставляли
Клопу не то что страданий, но даже неудобств, он воспринимал их как обыденный
элемент окружающей действительности.
И все же,
выходя за железные ворота СИЗО или ряды "колючки" ИТК, он радовался
воздуху, свету, солнцу, ветру, запросто проходящим рядом женщинам и другим
приметам мира, в котором он не представлял собой ничего. Здесь не кормили по
часам, жизнь не была известна наперед, никто не подкладывал кусок сала и не
спрашивал совета. Все вокруг вертелось по непонятным, а в последнее время еще
более непонятным правилам и законам. Ему не было здесь места. Из большого мира
воли он стремился в узкий мирок общины, но там Клоп – только рядовой
"брат", не входящий в число авторитетов. С. 133-134.
*
<…>
Леший так замотал головой, что заскрипел позвоночник.
- Не-е-е…
Разве овчарка может стать вожаком в волчьей стае? Вор есть вор, мент есть мент.
Если они настоящие, целые внутри. А если двоедушные… Такие, как я, вам стучат,
твое гнилье блатным помогает. Только кому они нужны… С. 450.
*
<…> Тот
даже не поздоровался, чувствовалось, что он предельно взвинчен.
- Эти молодые
отморозки совсем оборзели! Короля грохнули, его "точки" отобрали…
Крест послал Гангрену разобраться, а через пару часов ему приносят мешок, там
три головы: Гангрены, Черта и Фомы!
- Неужели
Гангрену пришили? – удивился Лис. – Это же монстр уголовного мира, символ
тиходонского ворья!
- А потом их
главный к Кресту заявляется – Амбал, - продолжал Леший. – Обставил дом тачками
с бритоголовыми уродами – рыл пятьдесят с собой привез, а сам гранату вынул,
кольцо сорвал и говорит: "Хочешь жить – живи, не хочешь – умирай!"
Ну, Крест жить захотел, тот гранату спрятал, условия свои выставил и уехал.
- И что Крест?
- Думает.
Сходняк собрал, советовались. Те никаких правил не признают и ничего не боятся.
Как с ними быть? Никто и не знает. Раньше с таким никогда не встречались.
Леший
озабоченно помолчал.
- Это же
беспредел какой-то!
"Дожили,
- подумал Лис. – Преступники на беспредел жалуются! А что тогда честные
граждане сказать могут?"
- А что по
моему заданию? Неужели никто с Шаманом рассчитаться не захотел?
Леший крякнул.
- Не до него
сейчас. Он-то на другом уровне. А ребят бритоголовые беспокоят. Нахрапом ведь
лезут, территории отбирают. С. 447-448.
**
<…> То,
что осталось от Амбала и его дружков, зарыли в дальнем углу кладбища без цветов
и оркестра. В криминальном мире, несмотря на разные слухи, склонялись к мысли о
том, что менты отомстили за убитого Крылова. Это способствовало законности и
правопорядку в городе, так как авторитет сотрудников милиции возрос, число
неповиновений и сопротивлений им резко снизилось.
Север стал
хозяином рынка, воры подмяли группировщиков и молодых, хотя все понимали: это
временное явление. Жизнь изменяет ситуации, перевешивает чаши весов, меняет
расстановку сил. Подрастает новое племя – голодных, жадных, малограмотных и
жестоких, плюющих на любые законы и не признающих никаких авторитетов. С. 467.
(Корецкий Д. А. Антикиллер
// М.: Эксмо.
Роман. Серия "Черная кошка". 480 стр. Книга опубликована в авторской
редакции).
**