Поиск по сайту
Перейти к контенту

Главное меню:

Странные русские в романах Петра Катериничева

Авторы - статьи > Борисов Вячеслав

Автор: Вячеслав Борисов
Написано: 06.11.2020

Опубликовано: 10.11.2020



Русские, а это все те, для кого Родина – Россия, вне зависимости от национальности и вероисповедания, в большинстве своем – нестандартные люди, "штучной" работы. Именно это спасало русское государство во все времена. Честь - для русского офицера (русского, татарина, грузина, мордвина и т.д.), всегда была превыше всего, а "на миру" – в бою, и смерть красна. Русские, в отличие от людей Запада, никогда не были цинично практичными, в авторитете у народа всегда были люди, стремящиеся жить по совести, с Богом в душе.
На Западе отказались от Бога, а: "Если Бога нет, то всё позволено!", обо всем этом сказал Ф.М. Достоевский еще в ХIХ веке. Безграничная свобода в США привела к тому, что у них официально зарегистрирована Церковь Сатаны, а в настоящее время Иисус Христос оказался неугоден, т.к. у него не тот цвет кожи. В Библии говорится, что Всевышний уничтожил города Содом и Гоморру, где "царствовали" педерасты, лесбиянки и прочая сексуальная нечисть – за то, что они пытались надругаться над ангелами, присланными в эти города с небес. В США издали "правильную" Библию, специально для педерастов, ах, извините меня, для господ геев. Старую, "неправильную" Библию, как видно скоро на Западе запретят, т.к. повсеместно к власти приходят "пидарасы", как вполне официально называл этот сброд Н.С. Хрущев в 60-х годах ХХ века.
Читателям сайта www.криминальныйсаратов.рф предлагаются высказывания – цитаты о "странных русских" из трех романов Петра Катериничева: "Огонь на поражение", 1995 г.; "Беглый огонь", 1999 г.; "Иллюзия отражения", 2005 г.
*
1. Петр Катериничев
Огонь на поражение
// Из книги: Катериничев П.В. Редкая птица. Романы. – Москва, Центрполиграф, 1995, 528 с. Серия "Русский триллер". Тираж 30 000 экз. Стр. 217-517.
Автор: Катериничев Петр Владимирович.  
* Подг. к печати: 04 ноября 2020 г. www.криминальныйсаратов.рф. Вяч. Борисов.
<…> Толстый Ли спокоен и величествен. Очки в металлической оправе, кажется, вросли в плоское лицо, всегда брезгливо опущенные уголки рта и тяжелая невозмутимость укрупненных толстыми линзами глаз делают его похожим на большого партийного бонзу. Стр. 232.
<…> Толстый Ли не спеша прихлебывает из пузатого бокала. Нельзя сказать, что коньяк ему особенно нравится. Как и этот варварский кабак, где люди не умеют насладиться ни едой, ни питьем. Спешат, спешат… Европейцам все время нужно чего-то достигать, жить они не успевают. Такой мудростью – жить – обладают только восточные люди. Познавшие путь Дао.
Толстый Ли – китаец. Но родился во Вьетнаме, и ему приходилось это скрывать. Скрывать свое восхищение Поднебесной – что может быть горше?.. Но Толстый Ли из этого извлекал наслаждение, особое, вряд ли понятное европейским варварам. Стр. 233.
<…> Толстый Ли уважал русских. Ибо только их не мог постичь. Они были странные.
Ли не забыл случай двухгодичной давности. В забегаловке недалеко от общаги, где квартировали вьетнамцы, завсегдатаем был Ваня. Спившийся алкаш, худой, жилистый, с багровым в прожилках лицом. Доедал, что оставалось, допивал, что выставляли, наверное, где-то чего-то приворовывал или подторговывал на "товарке"… Ли удивлялся, как он вообще жил: судя по лицу, от печени, почек, желудка у Вани осталось одно наименование.
Вьетнамцы, заходившие принять стаканчик, к Ване привыкли. Над ним надсмехались, иногда зло, он был на побегушках и на принесушках, его шугали совсем уже глупые чернорабочие из вьетнамцев, - Ваня только улыбался дурашливо да клянчил допить, что осталось.
И тут однажды затащили вьетнамцы за забегаловку девчонку – местную давалку малолетнюю, какая по неизвестной причине вьетнамцами брезговала и давала только кавказцам с рынка. Ее раздели, заткнули рот пачкой мелких купюр, сначала насиловали по-всякому вшестером, потом зубы повыбивали, чтобы не мешали, и в рот использовали… Веселились вовсю. Разрезвившийся Хитрый Ван зачем-то перебил девчонке пальцы на руках и ногах, а на спине вырезал ножом неприличное русское слово и велел тушью залить – пусть память будет
О происшествии узнали на следующий день, - ходил участковый, ходили опера, да только для белых вьетнамцы – все на одно лицо, да и боялись называть, да и девка та – сама блядь… Она же никуда и не заявляла.
Бабы-продавщицы в забегаловке было кормить-поить вьетнамцев отказались, да им увольнением пригрозили.
А Ваня, как узнал, сидел в уголке и плакал тихо. Пока не напился и не уснул, прямо за столом.
А еще через два дня всех шестерых вьетнамцев, что девку уродовали, нашли в их же общаге, в комнате. Были они просто порублены топором на куски, как говядина.
Боссы насторожились, да на пьяненького Ваню никто не подумал.
А вечером того же дня загорелась общага. То ее крыло, где жили как раз вьетнамцы. Загорелась сразу и споро, да и двери оказались приперты поленцами. По коридору же бродил Ваня с огромным, на длинном древке топором и попросту рубил любого, кто пытался выскочить.
Погибло много. Сам Ваня тоже сгорел.
А ведь девчонка та не была ему ни родственницей, ни блядью – просто никем!
Другой случай тоже удивил Толстого Ли. Было это в кабаке закрытом, дорогом – дороже не бывает. Запели какую-то тягучую русскую песню, что-то про рощу и журавлей пролетающих, как крутейший авторитет, вор в законе по кличке Гранд, седой, импозантный, умный, вдруг рванул на себе галстук, рубашку, упал головой на стол и заплакал. Да что плакал – рыдал!
Не это удивило. Он ведь действительно оставил на другой день все дела и ушел. В какой-то бедный монастырь. По-настоящему.
Но опять – не это удивило Толстого Ли. А то, что ушедшего отпустили! Он осел в монастыре и жив до сих пор!
Нет, Толстый Ли не мог постичь русских.
Как-то ему рассказали анекдот, видно, времен конфликта на Даманском.
Китайцы начали войну против России. Перешли границу, подошли к городу. Даже не город – городишко замшелый, районный. Вечер, фонари побиты, не горят. Войска окружили райцентр, послали парламентера. Тот видит одно светлое место – забегаловка, кабак. Заходит. Там человек двадцать мужиков в телогрейках попивают винцо с водочкой. Папиросный дым завис.
- Эй, русские, сдавайтесь! – говорит офицер. – Мы начали войну, город уже окружен. Сдавайтесь!
- И много вас? – спрашивает один.
- О да! Нас – пятьдесят миллионов!
Мужик сокрушенно обхватывает голову руками:
- Бля-я-я… Да где ж мы вас хоронить-то будем?!
Толстый Ли тогда не развеселился. Он тщательно обдумал услышанное.
Он не мог постичь русских. И решил уважать. Чтобы выжить. Стр. 233-235.
*
<…> Все просто. Каждому нужно ощутить, сынтуичить – зачем и почему он родился именно здесь и именно теперь, понять, в чем его долг перед Богом и людьми, и поступать соответственно. Чего же проще. Стр. 258.
<…> Да, в Москве еще ходят в гости без повода и предупреждения, с ночевкою – концы длинные, разговоры неспешные. Американцы или западники могут сколько угодно обвинять нас в том, что много говорим и мало делаем, что говорим общо и обо всем, а не только о деньгах, сексе и футболе, - все это муть. Просто русскому человеку для делания дел суетных, повседневных необходим порядок в душе, чувство гармонии не только с начальником на службе и боссом в офисе, но и со страной, с народом, с миром, с Богом.
Да и только ли русскому? Просто у нас все это непосредственней, бесхитростней, проще. Нет мира в душе, нет в ней и Бога, а значит, ни к чему деньги, дела, успехи… И все люди на самом деле делятся вовсе не на русских и нерусских, славян – не славян, евреев – не евреев, а, как и встарь: на добрых и злых.
Кто-то думает, что на умных и дураков: дескать, один добрый дурак может столько понатворить, что потом десять злых умников не расхлебают… Чушь это, для человека доброго есть один внутренний закон: не нанеси вреда никому. Не сотвори зла. И сколько бы меня не убеждали в обратном, какие бы ни строили теории – что есть добро и что есть зло, - каждый, даже пятилетний ребенок, осознает, поступает он хорошо или скверно. И как ни прикрывай то или иное деяние соображениями общего блага, выгоды, национальных интересов, борьбы за счастье народа или всех народов земли, все в конечном итоге придет к одному: добро это для людей и природы – или зло. И это последнее нельзя оправдать ни правом первородства, ни достижениями высот мысли, - зло сотворенное порождает только зло, и оно оборачивается против тех, кто взрастил его себе на выгоду, - болезнями, гонениями, смертью.
Ну а что такое ум – не знает никто. Конечно, не хитрость, ибо хитрость, по Ларошфуко, "признак недалекого ума". А только ежели спросите, кто умнее – академик общественных наук, причем "национальный" да еще и дважды герой умственного труда, или неграмотный мужичонка, считающий землю не то, чтобы плоской, но и не круглой, умеющий сладить погреб и истопить банку и завсегда выгадывающий от прижимистой жены на "чекушку", - так я не скажу. Потому  как не знаю. Мне для этого с человеком надо, потолковать… Стр. 258-259.
*
<…> И здесь все просто: каждый человек меряет других по себе, другого эталона, другой системы отсчета нет. Мелкая и низкая душа никогда не поверит ни в совесть, ни в верность, ни в благородство. Проще объяснять все "комплексами": перемастурбировал в отрочестве, недотрахался в юности – вот и стал героем.  Или – гениальным художником. Или – поэтом. Стр. 278.
<…> Все просто. Нормальный человек не может предавать. Не только кого-то. Он не может предавать самого себя. Тогда он перестает жить. Просто существует. Доживает. Чтобы потом кануть в небытие. В бездну. Стр. 279.
(Катериничев П. Огонь на поражение
// Из книги: Катериничев П.В. Редкая птица. Романы. – Москва, Центрполиграф, 1995, 528 с. Серия "Русский триллер". Тираж 30 000 экз. Стр. 217-517).
**
2. Петр Катериничев
Беглый огонь
// Москва, ЗАО Изд. Центрполиграф, 1999, 576 с. Роман. Серия "Черная метка". Тираж 50 000 экз.
Автор: Катериничев Петр Владимирович.  
* Подг. к печати: 06 ноября 2020 г. www.криминальныйсаратов.рф. Вяч. Борисов.
<…> Чего такой смурной, Дрон? Красота-то вокруг какая!
- Угу, - вяло согласился я. – Речка течет, лес шумит. Согласно расценкам. Анекдот помнишь?
- Ну?
- Приезжает порученец от нового русского на Средиземноморское побережье. Снимает весь отель целиком на месяц. Идут с управляющим осматривать пляжик. "Знаете, босс любит, чтобы песочек был белый, меленький, песчинка к песчинке, по миллиметру каждая". – "Вы понимаете, здесь особый микроклимат, природный биоценоз…" Порученец открывает чемодан, достает пачку баксов, передает управляющему. Тот: "Сделаем". Порученец дальше: "А чтобы вон там гладкие валуны беспорядочно эдак громоздились, лучше – из фаросского гранита, с красным таким отливом. Идея вам понятна?" – И передает следующую пачку денег. "Дизайнер постарается". – "Да, и что-то шумливо у вас. Волна прибоя должна биться о берег с ритмом семь-восемь наплывов в минуту. И ветер, пожалуйста, умеренно охлажденный, типа "бриз". – "Да как же мы…" Порученец передает еще несколько пачек. "Сделаем". – "Ну вот. Да, и еще… Боссу нравится, чтобы вон там вот, у горизонта, три чаечки парили, лениво так, сонно…"Администратор, уже без споров, принимает очередную пачку баксов.
Через неделю новый русский приезжает в отель, выходит прогуляться на пляж, устраивается в шезлонге, перебирает пальцами сыпучий песок, любуется на грубовато-дикое нагромождение гранитных валунов чуть вдалеке, слушает размеренный шелест волн, подставляя лицо прохладному бризу… А там, у горизонта, парят три чайки… Новый русский щурится блаженно, вздыхает, произносит: "Да-а-а… Такую красоту за деньги не купишь". Стр. 65.
*
<…> - Проезжаем какой-то городишко районный. Задками, понятное дело. Чтобы тебе легче представить – что-то вроде Наро-Фоминска, но поободраннее.
- Считай, что представил.
- Знаешь, сталкеровский такой сюжет. Пути. Брошенные цистерны. Свалка неизвестно чего. Какие-то шалаши из дерьма и жести – бомжатник. Пестрые ленты по ветру – кто их развесил, зачем, неведомо. Торцевые красные кирпичные стены каких-то жилищ. Край огорода – на нем ничего не может расти; посредине – лужа солярки. Слепой домик врос в землю по самые окна, ставня отодрана с мясом, но со двора дымок вьется, живут там. Смотрю на все это и произношу непроизвольно вслух: "Странный город".
Девчушка там играла на соседней лавке, маленькая совсем, лет шести. С куклой. Расслышала мое замечание, глянула за окно, махнула рукой совсем по-женски, как ее мама или бабушка сделала бы с приговором: "Чего от них ждать", и произнесла: "А, поломанный он". Ты понял, Круз?
- Чего ж тут не понять…
- По-ло-ман-ный! Словно жестокие дети порезвились. Как с игрушкой. С чужой игрушкой! А нам теперь можно или починить, или выбросить! Поломанный город. Поломанная страна. Стр. 68-69.
*
<…> Пока мужички выпивали, я молча курил. Уходить не спешил по старой прибаутке: двое расхристанных алканов берут в оборот зачуханного очкарика: "Мужик, на троих сообразим?" – "Да я не…" – "Давай трояк". Тот дает. Мужики берут пол-литра, утягивают очкарика в скверик, наливают в замызганный стакан: "Пей!" "Да я не…" – пытается сопротивляться интеллигент. "Пей, кому сказано, не задерживай!" Тот, давясь, пьет.  Один алкан достает из кармана обгрызенное яблоко: "Закусывай". – "Да я…" – "Закусывай, тебе сказано!" Очкарик с грехом пополам жует фрукт. Мужики тем временем выпивают степенно. Интеллигент робко спрашивает: "Ну, я пойду?" В ответ ему: "Куда?! А позвиздеть?!"
Вот потому и не тороплюсь: разговорить давешних "бомжей" у меня времени недостало, да и условия были совсем неподходящие, а с этими мужичками самое время "позвиздеть". О чем будет "звиздеж" – догадаться несложно. Стр. 84.
*
<…> - Я не вполне точно выразилась. Игорь Петрович считает вас не просто умным, а… Как он когда-то выразился, вы из тех редких птиц, без которых людям не выжить.
Признаться, я несколько растерялся от такой ее откровенности. Приятно, конечно, тем более что умереть от скромности мне точно не грозит, но… Культивировать собственную значимость – это загнать себя в угол. А история нас учит: у Грозного появляется Малюта, у Сталина – Лаврентий, у Горбачева – Раиса Максимовна. Стр. 108.
*
<…> Думай. Над чем? Все дело в том, что… Обозрев свою жизнь за крайние пяток лет, могу лишь искренне вопросить: ну и что? Рисковал, подставлялся, упирался, и – что? Богатые – богатеют, бедные – гундят, молодые колют иглы в вены с таким остервенением, как будто это обещает им Царствие Небесное… А чем нас радует пресса? Очередные угольщики бессменно и безнадежно голодают, общежитие будущих инженеров- оборонщиков повально торчит на игле, в общежитии будущих педагогов-воспитателей сифилюга бродит шальной волной, как призрак коммунизма по Европе… Похоже, даже молодым окружающий мир опротивел до самой последней степени.
Ну а то, что происходит во власти и вокруг нее, я если и понимаю, то даже опасаюсь формулировать. Без того тошно. Стр. 109.
*
<…> Как бы там ни было, прав был хемингуэевский Старик: каждый раз счет начинается сызнова. И всегда нужно доказывать, чего ты стоишь, и стоишь ли ты чего-то вообще.
Я брел через лес. От дороги к дороге. Только теперь к железной. Мной овладела какая-то странная апатия, состояние полусна, когда бредешь, словно сквозь толщу воды, и мир вокруг зыбок, тягуч и тяжел, и тебе нужно пробрести сквозь него куда-то в свет, отбиться от волков, уже готовых окрасить желтые клыки твоей кровью, и – выйти, выдюжить, выжить. Вот только… Как у Высоцкого? "Укажите мне край, где светло от лампад…"
Вместо этого – темень. От злости, от зависти, от лицемерия, отражающего тьму, как зеркала свет… И потому мы бредем и бредем, задыхаясь от удушливого равнодушия "ближних" и плутая в пустоте полной и никчемной свободы. Никому не нужные и никого и ничто не жалеющие. А потому – жалкие.
Впрочем, понятие "свободы" для России так же чуждо, как и слово "эволюция". У нас другое и называется по-другому: воля. Своя ли, царская, или просто – вольница вольная… Свобода, как выразился старик Маркс, есть осознанная необходимость. А воля – это отсутствие любой необходимости.
Блуждания по лесу, как и бредятина в мозгах, утомили меня основательно. Стр. 147.
*
<…> Спиртному нужно поставить памятник, монумент, увековечивающий его значение в истории человечества в целом и в России – в частности. Это предохранитель от взрывов и революций, это прокладка, исключающая всякое несанкционированное протекание мозгов, это зелье, делающее собеседника психоаналитиком и позволяющее махом решать не только свои проблемы, но вопросы мира и войны во всех отдельно взятых регионах и целом свете, это амортизатор, смягчающий жесткость и жестокость жизни, делающий углы мягкими, женщин соблазнительными и доступными, людей значимыми и беспомощными. Это безжалостный зверь, подкрадывающийся на мягких бархатных лапках, уводящий в феерию самовозвеличивания и самолюбования, превращающий жалость к себе в сладкий непереносимый недуг… Беспощадный зверь, разящий нищетой и немощью всякого, кто посмел подумать, что сильнее его.
Он мне и нужен теперь. Ибо зверь, засевший во мне, куда страшнее: он сожрет меня изнутри, сожжет, испепелит душу ненавистью… А пожар смертной тоски на Руси испокон заливают водкой. Стр. 147-148.
*
<…> Неведомая сила влекла меня, болтала взад-вперед по матушке-России, пока я не согрелся, пока не понял, что я не на "холоде", пока не осознал, что выживу сам. Вместе со страной. И никакие политики никогда не смогут ее порушить, потому что не знают заветного слова… А я им не скажу.
И пусть дым Отечества горчил гарью пепелищ, пугал запустелостью оставленных городов, отравлял невозвратимостью потерь, это был мой дом, и другого у меня и еще у миллионов людей никогда не будет, и нам здесь жить, и мы не просто выживем, но еще и поживем. Потому что это так. Стр. 157.
*
<…> В Евангелии сказано просто: "Кто душу свою положит за други своя, тот спасет ее". Стр. 163.
<…> Помните, у Довлатова…
- "Человек, меняя язык и родину, теряет способность шутить"? Стр. 170.
*
<…> Ибо человек не доверяет никому и ничему, кроме своего мнения, кроме своего опыта, кроме своего здравого смысла. А потому чужое начальственное решение люди принимают вынужденно, свое – как откровение. И дело процветает. Стр. 199.
*
<…> Как мудро замечал Ильич Первый: "Человек не может жить в обществе и быть свободным от общества".
Меня же болтает как неприкаянный флюгер по просторам социума, похоже, без руля и ветрил. Кто я? Одинокий волк или служебная собака, оставшаяся без хозяина? Стр. 379.
*
<…> Киллер с опытом, вкусивший смертной сладости яда – права безнаказанно отнимать чужую жизнь, - несуетлив, хоть и осторожен. У него хватит ума и терпения чуть выждать и завалить меня следом за гостеприимным хозяином. Стр. 462.
<…> Полуползком передвигаюсь к двери. Нет, скорее всего киллера уже и след простыл или уже остывает. Но береженого Бог бережет. Любопытство губит кота, а самодовольство – человека. Любого. Стр. 462.
<…> Пора. Распахнул дверь разом. Первая пуля – в лоб любителю сушек. Профи, собака! Как и откуда он успел выдернуть пистолет – неведомо, но умер он с оружием в руках! Я передвинул ствол и парой выстрелов завалил двух "близнецов" в кашемире. Где третий болтается, етит его в гору?! Пописать, что ли, пошел?
Невнятные хлопки, глухой стук от падения мертвых тел – вот все, что нарушило тишину предбанничка. Я надел купленное с час назад длинное пальто почти от кутюр, быстро окинул взглядом комнату, выдвинул ящик стола, бесцеремонно скинув труп голубоглазого дядька на пол. Вот они, мои славные. Забрал "беретту", "макаров" и чужой "глок" с глушилкой; выгреб тоненькую пачку баксов и с десяток отечественных полтинников: им уже не пригодятся, а клептомания – штука пожизненная. Стр. 463.
<…> Вой патрульных милицейских машин звучал все ближе; <…> Стр. 467.
<…> Я же аккуратно вырулил на проспект и неспешно, не превышая скорости, поехал прочь. Это раньше победившим считался тот, за кем осталось поле битвы. Теперь этот тот, кто выжил. Стр. 467.
<…> Улицы в этот час были довольно пустынны; я понял, что нервный шок еще не прошел и мчусь я не просто с непозволительной, с запредельной скоростью. И тут я заметил женщину. Она стояла у обочины, обессиленно опершись о столб. Моих лет, закутанная в теплый пуховый платок, женщина плакала. Нога сама нежно вдавила педаль тормоза, руки поиграли рулем, чтобы автомобиль не заюзовал на скользкой дороге. Остановившись, подал автомобиль назад, приоткрыл дверцу:
- Кто обидел, барышня?
Женщина подняла взгляд, смотрела на меня какое-то время невидяще, потом узрела и белый шелковый шарф, и пальто. Губы ее скорбно опустились.
- Да какое вам до нас дело?
- Садитесь.
- Нет. – Она энергично замотала головой.
- Садись, говорю! – гаркнул я.
Женщина как-то покорно втянула голову в плечи, нырнула в салон, съежилась в комочек, произнесла едва слышно:
- Тут тепло… - Глянула на меня близоруко: - Тебе женщина нужна, да?
- Нужна. Но не так, как ты думаешь. Что стряслось?
Она только пожала плечами, заговорила тихо, как-то обреченно, даже не жалуясь, словно читала статью в дурной газетенке про чужую жизнь:
- Мама в больнице, слепнет, ей операцию делать надо… А денег нет. Завтра ее выпишут. А в больнице хоть кормят. Пусть два раза в день, но кормят. А мне зарплату с июля не платили. С дочкой три раза в день картошку и едим. А вчера она мне сказала: "Мама, я пойду проституткой работать. Чтобы бабушка не ослепла". А я, как дура, пощечину ей залепила, губы разбила. Дура. Разве девчонка виновата? Ей тринадцать лет всего. Разве она виновата? И занять не у кого. Заберу завтра маму домой. Насидится. Слепая и голодная. Господи, что ж за горе такое…
Одним движением я вытащил из внутреннего кармана все деньги, какие там были. Сунул женщине:
- Держи. Лечи свою маму. И дочке что-нибудь купи.
- Ой… - Женщина застыла, глядя на деньги, но не решаясь протянуть к ним руки. – Ой…
- А ну, бери быстро! – прикрикнул я.
Она обеими руками схватила пачку сотенных, прижала к себе.
- В карман спрячь!
- Ага… Ага… - закивала она, пытаясь запихнуть доллары куда-то под пальто. Наконец ей это удалось. – Я… Я теперь что-то должна сделать?
- Домой идти.
- Домой?
- Да. И не плачь, ладно?
Но вместо этого женщина вдруг как-то сникла разом, закрыла лицо ладонями, плечи затряслись, и она зарыдала в голос…
- Лерке тринадцать всего… А она – в проститутки… И мама слепнет… И зарплату… Когда все это кончится… Когда… - причитала она тихонечко, словно жалуясь не только за все прошлые обиды, но и за все будущие…
Когда это кончится? Разве я знаю?
- Ну все, сестренка, поплакала, и будет. Пока. У меня дел еще выше крыши.
Женщина испуганно подняла глаза:
- А ты… Вы… У меня ведь нет ничего.
- А ничего и не нужно. Пока.
- Погодите… Как-то это неправильно. Ты… Ты никого не убил?.. За эти деньги?
- За деньги? Нет, - ответил я, прямо глядя ей в глаза.
- Не врешь. Я вижу, что не врешь. – Лицо ее, отошедшее от слез и беды, вдруг похорошело.
Она собралась было выйти, да замерла на месте, испуганно глядя на меня. На миг будто все существо ее разом захолонуло страхом, кажется, я физически почувствовал это… Страхом, что все это была злая, неумная шутка, и этот парень отнимет деньги и укатит, посмеявшись зло, и она останется стоять на стылом ветру, обдаваемая грязными брызгами от равнодушно пролетавших мимо иномарок…
- Ну, сестренка. Пока. Дочку береги. И маму.
Женщина вздрогнула, кивнула, кое-как выбралась из машины, запнулась, повернула лицо ко мне:
- Звать-то тебя как?
- Олег.
- Я буду Бога за тебя молить. И мама. Если есть на тебе грех какой, Бог простит, я знаю.
- Будь счастлива, сестренка.
С места я тронулся медленно. Автомобиль удалялся, какое-то время я еще видел ее фигурку в мглистом мареве и успел заметить, как женщина тихонечко, вроде тайно, осенила меня крестом. Стр. 467-469.
(Катериничев П. Беглый огонь
// Москва, ЗАО Изд. Центрполиграф, 1999, 576 с. Роман. Серия "Черная метка". Тираж 50 000 экз.).
**
3. Петр Катериничев
Иллюзия отражения
// Москва, ЗАО Центрполиграф, 2005, 352 с. Роман. Тираж 20 000 экз. Издается в авторской редакции. Стр. 152.
Автор: Катериничев Петр Владимирович.  
* Подг. к печати: 06 ноября 2020 г. www.криминальныйсаратов.рф. Вяч. Борисов.
<…> - Ты словно нездешний! Да ты нездешний и есть! Ты русский из России, понимаешь?
- Нет.
- В России никто и ни от кого не ждет помощи. Ни от властей, ни от милиции, ни от докторов, ни от адвокатов, ни от страховых обществ – ни от кого! Помнишь трагедию в Швейцарии?
- Напомни.
- Там фуникулер застрял в туннеле. И – начался пожар. Европейцы дисциплинированно ждали спасателей. Потому что такова была инструкция. Потому что им это пообещали – по трансляции. Потому что они исправно платили налоги и имели право на помощь! Русские были в одном вагоне. Они ничего ни от кого не ждали. Выбили стекла, выбрались из вагона и ушли сквозь огонь. Они спаслись. Остальные задохнулись в дыму. Все до одного.
Ты понял, Дронов? Вы всегда спасаетесь сами. Потому что знаете: сам себя не вытащишь, хоть за волосы – пропадешь! И все притом – верите в чудо! Не в аттракцион, не в карнавал, не в блесточную феерию – в чудо! Наверное, у меня это тоже есть – я ж русская, но… притупилось, что ли. Стр. 152.
(Катериничев П. Иллюзия отражения
// Москва, ЗАО Центрполиграф, 2005, 352 с. Роман. Тираж 20 000 экз. Стр. 152).
*
Вячеслав Борисов, www.криминальныйсаратов.рф
06 ноября 2020 г., г. Саратов.
***



Комментариев нет
 
Copyright 2016. All rights reserved.
Назад к содержимому | Назад к главному меню