4. Елена Токарева о Максиме Калашникове и Гейдаре
Джемале
(Из книги: Токарева
Е. Записки
рядового информационной войны. (Выписка).
// Москва: "Яуза", "Пресском",
2005, 400 с. Тираж 4 100 экз. Подп. в печать 07.06.2005 г. Стр. 254-255, 258-261; 261-265, 265-272).
<…> Глава седьмая. О важности репутации. И подставного лица.
Стр.
231-272.
<…> Маргиналы до
сих пор ориентированы на Сталина. Стр. 254-255, 258-261.
Стало быть, в
газету хлынули диссидентствующие, маргинализированные патриоты.
Первым из
таких ко мне в "Stringer"
пришел так
называемый Максим Калашников. На самом деле, его зовут Володя Кучеренко,
и мы с ним короткий период работали вместе в "Российской газете".
Пришел он в
январе 2002 года. Он был в полном восхищении от газеты "Stringer", ее наступательного тона
и разоблачительного ража. Внешне Кучеренко представлял собой рекламную тумбу
патриотизма. Он был облачен в красную футболку, спереди на ней был нарисован портрет
Гитлера, сзади – портрет Сталина. Эти исторические фигуры были для
него священны. Они ассоциировались у него с имперской силой, с правильной
политикой.
Пройдёт совсем
немного времени, и Кучеренко так привыкнет к своему псевдониму,
составленному из названий двух самых популярных орудий убийства – пистолета и
пулемета, что напрочь забудет свое настоящее имя. О своем
псевдониме, о "Максиме Калашникове", он будет говорить в третьем
лице, одновременно тыча пальцем в свою широченную грудную клетку.
В "Stringer" он прочно
оседлает военную тему, удовлетворяя кровожадность той части читателей, которая
сформировалась до меня. Я эту часть читателей уважила, подарив им яростное перо
Максима Калашникова. Они, читатели и Калашников, слились в абсолютном экстазе.
Надо
признаться, что в первом же номере газеты, который я выпустила в ноябре 2001
года, я попыталась гуманизировать доставшуюся мне по наследству читательскую
аудиторию, отойти от бряцания оружием, от антиамериканизма и угроз всему цивилизованному
миру, от безумной любви к арабам. И сразу потерпела фиаско. Избавиться от
репутации издания, коли она уже есть, страшно трудно.
Распространители,
а в то время для нас ими были в основном так называемые ручники –
патриотические бабушки и дедушки, которые одновременно продавали газету
Проханова "Завтра", газету "Дуэль", "Советскую
Россию", "Лимонку", - они мне объяснили, что я не должна резко уходить с
патриотического рынка, ибо я сразу потеряю старого читателя, а нового быстро не
приобрету. Они торговали газетами значительно лучше, чем киоскеры и
продавцы газетных развалов. В день одна бабушка продает до ста штук "Stringer", а киоскеру
такое не под силу, потому что у киоскера нет убежденности, что торговать надо
именно этой газетой. Киоскер охотно берет порнуху, эротику, кроссворды, берет
"Зятек", ЗОЖ ("За здоровый образ жизни") и абсолютно далек
от всяческих пристрастий. Главные деньги
распространители делают не на продажах, а на так называемом
"маркетинге" – за то, чтобы просто выложить издание на прилавок,
издатели платят от 30 до 50 долларов за точку.
Сектор
распространения печати, дистрибуция – это слабое звено в цепи свободы слова. Я
рада, что наконец ложь о тиражах начинает разрушаться. Гусинский принял решение
закрыть "Еженедельный журнал". Его не покупали. И надо было иметь
мужество в этом признаться. Основатель "ЕЖ" Сергей Пархоменко,
покидая пост главного редактора журнала, заявил мне в частной беседе, что
"с этим народом не сядет на одном поле". Какое отношение к народу
имел его журнал – непонятно. У народа – дешевые газетенки. Они "ЕЖ"
не купят даже в пьяном виде.
Терпят
крушение тиражи всех западных брэндированных журналов – "Форбса",
"Ньюсуика"... Не угадали они ветер. Не смогли
Настоящие
тиражи печатных изданий весьма далеки от заявленных. Например, газета
"Известия" по Москве распространяется едва ли в количестве 15 тысяч
экземпляров. Газета "Газета" – в количестве 2 тысяч... А на
Ленинградском вокзале есть "комната смеха", рядом с камерой хранения,
где все дорогие глянцевые журналы с рекламой можно купить по десятке. Миф о
самой читающей стране давно уже развенчан. Но патриотический читатель - особый.
Он покупает и читает свою нищую прессу.
Что такое
патриотический читатель и, главное, что такое патриотический писатель?
Мне
понадобилось немного времени, чтобы составить психологический портрет этой
категории граждан, от которой я прежде шарахалась из-за ее ощутимой
сумасшедшинки.
Общим для них
для всех является чрезвычайно активная гражданская позиция. Они охотно ходят на
митинги и демонстрации, направленные против власти. Они наивны, часто верят
разным МММ, в медицине – знахарям, но всегда не доверяют власти и официальной
медицине. Горой стоят за государство, но за то, прежнее, государство, которое
называлось СССР и которое давало рабочим путевки в Сочи. Они – коммунисты,
независимо от того, как себя называют. Почти все из них, кто относительно
молод, прошли школу общества "Память" и РНЕ. У них тесные связи со
скинхедами. Когда началась война в Ираке, многие из них с помощью православного
общества "Радонеж" отправились на войну с американцами в Ирак.
Отправляли их туда в качестве туристов, въезжали они в страну через Сирию.
После первого
большого погрома на Царицынском рынке, учиненного скинхедами, патриоты таскали
ко мне в "Stringer"
скинов от 16 до 25, и я их интервьюировала. Младшие соглашались давать интервью за
деньги. Старшие – за славу. Скинхеды были построены также по
сетевому принципу, как строятся сегодня все организации. По свистку они быстро
оповещали своих – тех, кто входил в их пятерки и десятки. Они организованно
вооружались прутьями и громили ту цель, на которую им указывали старшие
товарищи. Пафос разрушения владел ими чрезвычайно. И от заказчиков не было
отбою – и овощные мафии, которые боролись за городские рынки по всей стране, и
политические экстремисты, и даже власти – через посредников использовали эту
буйную силу для достижения коротких целей.
Экстремисты
надолго станут нашей испытуемой группой. Мы изучали их долго и тщательно и
пришли к выводу, что в России экстремистов не меньше, чем в арабских странах,
только наши экстремисты не склонны к самовредительству, они не шахиды – они
склонны к погромам, они склонны вредить другим.
Любопытно, что
их идейные вожди почти поголовно имели одну и ту же отличительную, характерную деталь
внешности – сильную асимметрию лица. И еще – все они страдали страшным
тщеславием.
Я полагаю, что
асимметрия лица является следствием сильнейших душевных бурь и потрясений,
подавленного честолюбия и невозможности вырваться из неизвестности каким-то иным
путем, кроме погромов и демонстративных выходок. В разговорах они обычно
страшно быстро переходили на отчаянное вранье, называли имена-фамилии первых
лиц государства, которые сами, лично, домогались встречи с ними.
- А я говорю
ему, полковник, ты кто такой? Я буду говорить только с Патрушевым, понял? Он
закис сразу. Меня Волошин три раза принимал. Чубайс хотел встретиться…
Это вот
обычная текстура. Я их наслушалась много.
В их кругу
часто вспыхивали кровавые драки и легко возникала смертельная вражда. Они
совершенно не умели взаимодействовать друг с другом, они могли подчиняться
только вождю, если он вовремя указывал им очередную цель и выпускал попастись в
какой-нибудь подмосковный пансионат, где можно было нажраться водки и
поблевать. В минуты воодушевления, они могли до хрипоты кричать: "Хайль
Гитлер!" Стр. 254-255, 258-261.
*
"Своих"
и "чужих" в цивилизованном мире различают по запаху. Стр. 261-265.
Итак, они
душились разными духами. Максим Калашников тем не менее, еще будучи Вовой
Кучеренко, которого я привела в "Российскую газету", попал в ранг
правительственного обозревателя и два года ездил во все поездки в составе
журналистского пула с Чубайсом. Он, как полагается, вилял там
хвостом, придумывая восхищенные комментарии к действиям Чубайса. Впоследствии,
когда Вову заменили на другого журналиста, он дал волю своему неприятию
Чубайса, и остановить его было нельзя. Свое естество человек не может долго
насиловать.
Максим Калашников,
как я уже сказала, Гитлера обожал за то, что тот создал сильную науку и
промышленность, и ласково называл его "Алоизьевич". Другой такой же
обожаемый правитель для Калашникова был Сталин. Иных он причислял к слабакам и
"жидам".
Двигаясь по
комнате, Калашников обязательно задевал стол с компьютером, который падал на
пол, беспрерывно слушал группу "Раммштайн" и радовался, когда узнавал
об очередном антисемитском плакате, - в России одно время прокатилась мода на
такие заминированные плакаты "Смерть жидам!". Почему-то Калашников
считал, что эти плакаты на обочинах дорог размещает ФСБ, и готов был
расцеловать бравых "жидоедов". Странное, ей-богу, представление о деятельности спецслужб. При этом деньги на
издание своей первой книжки - о злодеяниях Лужкова, под названием "Москва
- империя зла" он выцыганил у Бориса Березовского. Для всех
патриотических антисемитов общим местом была стопроцентная беспринципность в
денежных делах. Они считали, что "жидов" надо доить, потому что все
равно все деньги украдены у народа.
К внешним
признакам Калашникова относились еще несколько красноречивых, можно сказать,
шантажных деталей. На его компьютере всегда торчала порнографическая заставка,
и он дико
любил чатиться в порночатах. Все это вместе с высокими шнурованными
ботинками, ненавистью к певичкам типа Анжелики Варум ("пищит,
стерва!") входило в систему его жизненных ценностей. По национальности Вова Кучеренко (Максим
Калашников) был наполовину азербайджанец, наполовину украинец, а
может, там примешалось еще что-то. В общем, дитя империи. У него часто возникали проблемы с
национальной самоидентификацией.
Прибившись к
патриотам, Калашников чувствовал себя внутри их тусовки не всегда уютно, может,
оттого, что среди них он, несмотря на свои толстые книги о славе русского
оружия, которые он пек с дикой скоростью, все равно считался
"шестеркой". У патриотов в ходу карточная терминология при
определении старшинства. Например, у них есть в тусовке такой человек – Борис
Миронов, с плохой репутацией "фашиста", из-за которой "хорошим
патриотам", более цивилизованным, закрыт вход во многие места, куда они
хотели бы попасть, к примеру зарегистрировать в Минюсте очередную державную
партию. На том самом ржавом дебаркадере я спросила кое-кого из них, не умнее
было бы отказаться от сотрудничества с Мироновым? На что мне было сказано:
"У него карта старше". Позже я узнала, что значит "карта
старше" – это значит, под Миронова давали денег на выборах, а под других,
кто мельче, не давали. Все же и у них все определяется деньгами.
У Калашникова
карта была совсем маленькая. Когда ему понадобились 4 тысячи долларов, которых не
хватало на покупку квартиры (у него большая растущая семья), то никто из его
друзей-патриотов, даже банкиров, чьи идеологические запросы он реализовывал, не
одолжил ему ни копейки. Он признался мне в этом после некоторых
колебаний, с горечью. Но деваться ему было некуда – в другую тусовку, к
либералам, он попасть не мог по определению. "Своих" и "чужих" в
цивилизованном обществе различают по запаху, как в животном мире.
Здесь даже не надобны цветовые индикаторы, вроде оранжевых ленточек. Вова
Кучеренко, он же Максим Калашников, всегда пахнул потом и чесноком,
которым приправляли корейцы свои чудовищные салаты.
Меня он
называл ласково, как корову: "Милая". От этой кликухи у
меня не раз начиналась аллергия. Но объяснить Калашникову, что так не
обращаются к своему боссу, было невозможно – мы принадлежали к разным культурным
слоям. Он не чувствовал нюансов языка. Приходилось мириться ради
читателя. У Калашникова был, есть и будет свой читатель. Это молодые офицеры,
которые горят желанием отдать жизнь за Родину и через свою силу и силу оружия
сделать ее счастливой и сильной. Отказаться от такого читателя – невозможно.
Он, этот читатель, многочисленный. Никто не отказывается от покупателя товара.
Если есть спрос на камуфляж, надо производить камуфляж.
Иногда
Калашников брал себя в руки и надевал френч с распродажи в Global USA и синтетическую
косоворотку – так он выходил в свет. Он обожал участвовать в круглых столах и
пиариться. Подзаработав
денег и съездив на отдых в Турцию, он приоделся во все замшевое и кожаное и
стал похож на офицера вермахта. Он целыми днями любовался на себя в
зеркало и страшно одобрял себя в целом и в деталях.
На квартиру
Калашников себе быстро заработал, уже плодотворно трудясь в "Stringer", да к тому ж
он продал одному издательству права на издание своих книг и удачно купил
квартиру летом 2002 года, пока цены еще низко стояли.
Так вот, вслед
за Калашниковым, в "Stringer"
повалили темные силы, которые тусовались возле Александра Проханова и его
газеты "Завтра".
Определение
"темные силы" я беру в кавычки. Потому что это отрицательный брэнд,
избавиться от которого патриотам крайне трудно, но он не значит, что на другом
полюсе располагаются люди светлее душой.
В данный
момент вся политика находится в андерграунде. Но патриотам гораздо хуже, чем
либералам. В
какой-то момент патриоты в нашей стране вышли из политической моды. Причин
этому несколько. Первая – приватизация, 1993 год, разгром Верховного Совета.
Именно тогда понаехали американцы с дешевыми деньгами – скупать промышленность.
Надо было скупать, а у патриотов денег нет. Культ денег вошел в моду, а
голоштанный патриотизм из моды вышел.
Через
несколько лет из моды вышел и культ военной мощи, потому что в террористической
войне он оказался бесполезным. Пушки стреляют. Учения проходят успешно. А в это
время взрываются дома в Москве, вагоны метро, захватываются школы, больницы и
детские сады. Роль армии, расходы на нее становятся неоправданными.
В-третьих, вышел из
моды культ спецслужб, потому что сначала они были замазаны в развале Союза,
затем стало известно, что офицеры спецслужб так или иначе участвовали в
организации всех терактов и громких убийствах. И преступные деяния некоторых
бросали тень на всю систему в целом.
Последняя
причина чисто пиаровская: у патриотов с некоторых пор нет выхода на экран
телевизора и нет своего "спикера" на телевидении. На эту роль
претендует Михаил Леонтьев, но он пока не дотянул до положения Владимира
Познера. Не та кредитная история, не такие хорошие пиджаки, да и дают Михаилу
Леонтьеву на телеэкране минут пять, не больше. В результате Михаила выдавили из
серьезной части телевизионного спектра, и он легко согласился на роль шута. Стр. 261-265.
*
Паноптикум
авторитетов. Стр. 265-272.
Как
получается, что кто-то вдруг из небытия возникает и становится ярким
политическим персонажем? Довольно просто. Через телевидение. В политической
лаборатории страны – в администрации президента есть свой как бы магазин
"Морозко". В нем в замороженном виде хранятся политические овощи и
фрукты. В нужный момент "фрукт" размораживается и выносится в
политическую "столовую" – на телеэкран. Там его демонстрируют гостям,
устраивают дегустацию. А когда необходимость исчезает, "фрукта" снова
помещают в морозильную камеру. Для этого ничего не надо – просто отключить его
от эфира.
Покажем
процесс создания кумира на примере Гейдара Джемаля.
В 2001 году,
сразу после "черного понедельника" США 11 сентября, настал "звездный
час" Гейдара Джемаля. Официально Гейдару Джемалю была придумана позиция
главы "Исламского комитета". На телевидении, куда он был
непрерывно зван в 2001-2002 годах, во все передачи, он изрыгал антиамериканские
лозунги и защищал исламский порядок, иногда путаясь в именах и понятиях. Он выступал
от имени угнетенного исламского мира, которого не пускают в "золотой
миллиард". Он работал идеологом "исламского порядка". Для
общественности возникновение этого человека стало абсолютной неожиданностью. Однажды
мой друг,
Адиб Аль Сайед, возглавляющий в России кувейтское агентство новостей
и живущий здесь двадцать лет, спросил меня с большим удивлением: "Лена, а кто этот человек, Гейдар Джемаль?"
Вопрос Адиба, по национальности палестинца, хотя и из Кувейта, поверг меня в
изумление, он обозначал то, что Джемаль является типичным "новоделом"
спецслужб, человеком, который в исламском мире неизвестен. Джемаля,
по-видимому, раскручивали для вполне определенных целей. Администрация
президента вынула его из рукава в тот момент, когда возник проект пощекотать
американские нервы потенциальным союзом России с исламским миром. При этом
Путин демонстрировал полную солидарность официоза России с антитеррористическим
настроем США, но России нужно было включение и Чечни в "ось зла", а
чеченских сепаратистов – в ряды официально признанных террористов. Для этого
нужны были темные силы, которые бы трясли сивыми бородами и рычали бы
угрожающие лозунги. Гейдар Джемаль успешно изображал "темные
силы" в телепередачах. Мало что понимая в его запутанных речах о развитии
суфизма, интеллигенция умилялась его уму и импозантной фигурке 56-го размера.
Одновременно в телевизоре
возникли передачи, в которых русские девушки рассказывали, как, выйдя замуж за
мусульман, надев хеджаб, они обрели счастье в гареме. Причем эти
передачи шли на всех каналах, включая ТВС, которым руководил Евгений Киселев.
Курировали "исламский проект" Глеб Павловский и Максим Мейер, тогда
ещё работник президентской администрации.
Внешне Гейдар
Джемаль обладал всеми признаками обаятельного и хорошо промытого собеседника.
Калашников от него млел и стелился перед ним как девушка. Я. как всегда, была
настороже. Джемаля
привела в "Stringer"
поэтесса Алина Витухновская. Длинноволосая декадентствующая девушка, она
пришла с рюкзачком, в котором прятала куколку, будто нимфетка одиннадцати лет.
А было ей о ту пору уже под тридцать. Алина получила внезапную известность в
результате ареста за хранение и распространение наркотиков. Она была
глубоким теоретиком наркотизации, знала вопрос не понаслышке.
Когда я в 1998
году летом посещала единственный женский следственный изолятор в Москве – 6-ю
тюрьму в Печатниках, начальник этой тюрьмы мадам Умряшкина вынула из стола
стихи Витухновской и произнесла с глубоким презрением: "Пушкин, я понимаю,
поэт. И Лермонтов. Но Витухновская… Не понимаю". Девушка как раз
отсиживала последние недели в изоляторе – суд уже прошел. Потыкав пальцем в
стенгазету, которую сделали к 1 Мая подследственные, всю-всю в стихах типа
"Сидел зайчик на опушке, высоко приподняв ушки", Умряшкина сказала:
"Хорошая стенгазета".
Витухновская,
будучи профессиональным поэтом, отказалась от участия в этом проекте.
Красивая
Витухновская, выйдя из тюрьмы, погрузилась в пучину политического
андерграунда. Она торчала в бункере у Лимонова, писала для
"Лимонки", внимала Гейдару Джемалю, сочиняла статьи о хороших
наркотиках и осуждала ФСБ за то, что оно вывело за скобки все натуральные
наркотики и внедрило синтетические. С этими творческими находками
она пришла ко мне в "Stringer",
приведя с собой Джемаля.
- Вы с ума
сойдете от его обаяния! – искренне, по-девичьи, сказала Алина.
Джемаль
принес статью. Она была очень путано написана на модную тогда тему
возрождающего ислама. Мы с Калашниковым в четыре руки ее переписывали.
Наконец, что-то сообща создали и
напечатали за подписью Джемаля. Каково же было мое удивление, когда ту же самую
статью увидела напечатанной в газете "Завтра". Оказывается, у
патриотов это запросто: у них, у коммунистов, все общее. Джемаля не смутило,
что в "его" статье моей работы было больше, чем его, а меня это
покоробило, и я решила впредь с этими ребятами быть острожнее. Вопрос Адиба Аль
Сайеда, кто же такой этот Джемаль, сидел у меня в голове. "Stringer" в то время
видел свое назначение в том, чтобы вскрывать подоплеки. Мы в ту пору любили
делать резковатые по сути и по исполнению портреты политических героев.
И тогда нашлись
люди, сведущие в биографии Джемаля, они рассказали, как совершенно советский по
менталитету человек, у которого папа – художник, а мама работала и в цирке,
стал основоположником российского исламского движения.
Джемаль подан
на нас в суд "за папу и за маму". Потому что для такой биографии,
которую он стремился себе создать, такие папа и мама не подходили: у настоящих
мусульман никаких художников быть не должно, да и мама, которая питала нежную
любовь к артистической карьере, тоже ничего хорошего не предвещала.
Суд по защите
чести и достоинства тянулся долго и жалобно. И конца ему не было видно. А мы
тем временем пахали делянку патриотизма. Я в тот момент готовила материал с
продолжением о генерале Рохлине. И вот, проходя коридорами Госдумы, я встретила
одного человека, который был помощником Рохлина в самый драматический период
генеральской карьеры – до гибели Рохлина оставались считанные месяцы. Мы
разговорились о генерале, я спрашивала о его связях с инородцами, которые, как
в войске Емельяна Пугачева, играли у Рохлина роль восставших масс. И тут я
упомянула Гейдара Джемаля. Помощник оживился. Оказывается, Джемаль обещал Рохлину
помощь мусульманских авторитетов в борьбе против ненавистного ельцинского
режима, затребовал себе офис с техникой, подъемные на командировки в
мусульманские регионы, но при этом сидел безвылазно в Москве и ничего не делал.
И в довершение беседы помощник подарил мне фотографию Джемаля, стоящего в обнимку с
арабским наемником Абу Валидом и еще каким-то боевиком. Я осторожно
спросила:
- Это
фотомонтаж? Прости господи, но я и сама много чего подобного создавала за свою
многотрудную жизнь в журналистике.
Помощник
отрицательно покачал головой:
- Это не
монтаж.
На суд,
очередное заседание которого состоялось через день, я пришла с этой фоткой.
Гейдар сидел
рядом со своим адвокатом. Адвокат задавал много не имеющих никакого значения
вопросов, и тогда я вынула из-за пазухи фотографию и попросила высокий суд
приобщить ее к делу. Я сказала, что в тот момент, когда наша страна изнемогает
под бременем мусульманского терроризма, нет смысла защищать репутацию человека, который обнимается
с одним из главных наемников террора.
Суд
окончился в ту же минуту, как фотография заняла свое место в деле.
Гейдар Джемаль сник. Адвокат подошел ко мне и попросил заключить мировую. Я
заорала, что нет, буду биться до конца. Но на следующее заседание ни Гейдар, ни
его адвокат уже не пришли.
Надо было
видеть, как страдал Максим Калашников, когда затеялся судебный процесс с
Джемалем. Может, он дал кому-то обещание в любви и верности… Спустя полгода,
когда я уже уволила Калашникова из газеты, я прочла на одном из сайтов в
Интернете короткие откровения Калашникова. Он писал, что "хотел
продолжать дело Коржакова, Джемаля и Лимонова", а я не давала.
Я долго смеялась - какое такое общее дело было у отставного генерала КГБ,
у модного московского тусовщика Джемаля и парижского фраера Лимонова? Вот
такой сумбур.
После серии
терактов в Москве Джемаль долго отсиживался, он хорошо понимал, что, поскольку
террористическая война пришла уже в Москву, его шоу с игрой в представителя
грозного мусульманского мира производит не слишком благоприятное впечатление. И
только недавно вновь стал появляться в телепрограммах, рассказывая, как
исламисты борются путем террора против глобализма и Рах Аmerikana. Я его регулярно встречаю в
Госдуме, где сколотилась компашка из бывших авторов газеты "Завтра"
во главе с депутатом от "Родины" Шамилем Султановым, которая собирает
арабских послов, мусульманских авторитетов и клянется им в вечной любви и
преданности…
Уволила я
Калашникова "ни за что", как он рассказывает в своих многочисленных
интервью. Он прав, я его уволила просто по совокупности эмоций. В какой-то
момент, вернувшись из отпуска, весь в коже и замше, он впал в такое
самолюбование, что не мог отойти от зеркала. Он стал манкировать работой,
поздно приходил на службу, и один раз, в самый ответственный момент, когда мы
переходили на двухразовый выпуск, заявил, что у него понос и он не может прийти
на верстку. Я жестко ему заявила, что понос – это не болезнь. Надо напиться
водки с солью и работать. Он обиделся. Несмотря на атрибуты силовика, все эти ботинки со
шнуровкой и гири, которые он таскал в спортивной сумке, Вова Кучеренко (Максим
Калашников) был изнежен и к дисциплине не приучен.
Если бы в
кругах, близким к патриотам, завелся бы грамотный психолог, он обязательно
озаботился бы вопросом объединения этой пестрой массы. Но у патриотов в чести
не психологи, а старшины и фельдфебели. Патриоты никогда не пытались найти
общую платформу. Они просто принимали в свои ряды на низовые роли всех, кто
недоволен, всех, кто ненавидит, кто протестует. Так в ряду
патриотов-оппозиционеров и авторов газеты "Завтра" оказался ярый
путинец Михаил Леонтьев. Казалось бы, ему-то что делать среди протестной
группы?
Михаил
Леонтьев – человек, начавший карьеру журналиста в газете "Сегодня"
Владимира Гусинского, человек, учившийся в одной группе с Кагаловским –
ближайшим сподвижником Ходорковского, человек, связанный с Кагаловским узами
личной дружбы.
Он же, Михаил
Леонтьев, влюбился в питерских силовиков Путина, вступил в "Единую
Россию" и взял на себя роль адвоката путинской политики. В этой роли он
фигурирует на ОРТ, в этой роли он выступает на маргинальном радио "Эхо Москвы",
которое есть зеркальное отражение прохановской газеты "Завтра" –
некий эфирный Ноев ковчег...
Рассматривая
со всех сторон случай Леонтьева, приходишь к окончательному выводу, что
патриоты - это скорее психологический тип, чем идеология. И вообще, наша
российская политическая тусовка - это психология, а не идеология. Около власти
угнездились те, кого приняли внутрь, а в оппозиции те, кого изгнали. Когда
начинаешь это ясно понимать, становится легко. Не надо изучать идеологические
платформы и программы, надо изучать биографии: кого куда приняли, сколько дали
и откуда изгнали. Стр. 265-272.
(Токарева Е. Записки рядового информационной войны. (Выписка).
// Москва: "Яуза", "Пресском",
2005, 400 с. Глава седьмая. Стр. 254-255,
258-272).
*
05 ноября 2021 г.,
г. Саратов.
***