И. Анисимов
Достоевский
и его "исследователи"
К 75-летию со
дня смерти Ф.М. Достоевского
// "Литературная газета" (г. Москва). 1956,
09 февраля. № 17, с. 4.
* Подг. к печати: 07 февраля 2021 г. www.криминальныйсаратов.рф. Вяч. Борисов.
Прошло три
четверти века со дня смерти великого русского писателя Ф.М. Достоевского. За
это время в жизни нашего народа, в истории человечества произошли огромные
изменения. Родина Достоевского стала страною социализма, вслед за нею вступили
на путь социализма многие другие страны, в капиталистическом мире борьба
простых людей за социальную справедливость приобрела невиданные доселе
масштабы.
В свете этих
великих факторов современности воспринимаем мы творчество Достоевского и кричащие
противоречия, которыми оно отмечено. Советские люди, передовые люди
во всех странах высоко ценят проникновенный реализм лучших произведений
Достоевского, их могучую обличительную силу, заключенное в них сочувствие
униженным и оскорбленным. Его великие произведения, составившие славу русской и
мировой литературы, воспринимаются прогрессивным человечеством с глубокой
признательностью.
Всемирный
Совет Мира включил 75-летие со дня смерти Достоевского в число дат, которые
широко отмечаются во всех странах.
Перед
передовыми людьми нашего времени реакционные тенденции творчества Достоевского,
реакционное мировоззрение, которое нередко приводило писателя к извращению
действительности, раскрываются особенно наглядно в свете
современности. Достоевский был великаном, которого реакционные силы пытались
подчинить себе, что не удалось в той мере, в какой они этого желали, и не могло
удаться, ибо Достоевский был великим писателем. Но его творчеству реакционная
тенденция нанесла жестокие раны.
Наиболее
проницательные современники Достоевского уже понимали мучительную
противоречивость его творчества.
Напомним, хотя
бы известное суждение Салтыкова-Щедрина, относящееся в 1871 году: "Дешевое глумление над так называемым
нигилизмом и презрение к смуте, которой причины всегда оставляются без
разъяснения, - все это пестрит произведения г. Достоевского пятнами совершенно
им несвойственными и рядом с картинами,
свидетельствующими о высокой художественной прозорливости, вызывает сцены,
которые доказывают какое-то уже слишком непосредственное и поверхностное
понимание жизни и ее явлений. Где кроется причина столь глубокого противоречия?
…нельзя не согласиться, что этот внутренний раскол производит впечатление очень
грустное, и притом весьма существенно отражается на творческой силе самого
автора. С одной стороны, у него являются
лица, полные жизни и правды, с другой -
какие-то загадочные и словно во сне мечущиеся марионетки, сделанные
руками, дрожащими от гнева…".
Передовые люди
современности имеют возможность не только ощутить эту противоречивость
Достоевского, но и дать ей научное историческое объяснение.
Это как раз и
является важнейшей задачей советского литературоведения в области изучения
творчества Достоевского и его взаимосвязей с русской литературой ХIХ столетия.
Необходимо
подчеркнуть, что творчество Достоевского именно в силу своей противоречивости
является и в наше время предметом ожесточенной борьбы. Достоевский – явление
мировое, и реакционные силы, действующие в странах капитализма, стремятся
истолковать Достоевского так, как им это выгодно.
Широко
распространенным является стремление представить творчество Достоевского вне
той социальной действительности, которою оно порождено и по отношению к которой
оно было проявлением страстного, яростного недовольства. В первую очередь, это
поток фрейдистских, психоаналитических изысканий, которыми наводнена литература
о Достоевском. Укажем на несколько новинок подобного рода.
Фюлоп-Миллер,
известный еще в 20-е годы своими весьма специфическими работами о Достоевском,
написанными на немецком языке, снова появился на сцене. Во французском издании,
переведенном с английского языка, его новая монография называется:
"Достоевский – ясновидец, верующий, поэт". Одна из основных частей
книги: "Достоевский – предшественник психоанализа". Подобный подход
позволяет автору истолковать творчество Достоевского как проявление
"внутренней сущности иррационального" и совершенно обособить его от
социальной действительности. Фюлоп-Миллер оказывает Достоевскому весьма
сомнительную честь быть предшественником современного декадентства. В этом
смысле он и называет его творчество "пророческим".
В книге
Доминики Арбан (1954), которая называется "Dostoevski "le coupable"
("Достоевский "виновный"), творчество великого писателя также
укладывается в категории фрейдистского анализа. Автор с восхищением говорит о
"конвульсивной вселенной Достоевского", ему очень нравится, что
некоторые произведения Достоевского – это сплошные "рыдания, обмороки,
стоны, доходящие до пароксизма". Достоевский интересует этого
исследователя как чисто патологический "случай".
Не желая
множить примеры, ограничимся лишь несколькими. Рассказ "Мужик Марей", в котором все
согрето человеческим теплом, где проникновенно показано человеческое величие
русского крестьянина, в котором дана незабываемая картина сибирской каторги,
госпожа Арбан в своем фрейдистском исступлении называет рассказом о
"мальчике-невропате", рассказом, который содержит некое клиническое
описание "первого приступа эпилепсии".
Усматривая в
творчестве писателя лишь беспрерывное воссоздание самого себя, автор
фрейдистской монографии, ничтоже сумняшеся, пишет, что Дмитрий Карамазов, Николай
Ставрогин, Свидригайлов и даже Неточка Незванова – это "сам
Достоевский".
Таким образом,
творчество
великого писателя хотят свести к подобию пространной автобиографии,
имеющей некоторые черты маскарада.
Доминика Арбан
попыталась представить творчество Достоевского как явление нездоровое, насквозь
болезненное, что весьма импонирует автору, убежденному в том, что
"патология всегда была наилучшей почвой для литературного
творчества". Конечно, в подобном освещении исчезает все великое в
Достоевском, все то, чем он дорог и близок человечеству.
Много
занимаются Достоевским сторонники сравнительно-исторической школы. В книге
Чарльза Пассиджа, опубликованной в 1954 году Университетом Северной
Каролины и называющейся "Dostoevski the Adapter"
("Достоевский – приспосабливатель"), сделано много усилий для того,
чтобы доказать, что Достоевский многим обязан Э.Т.А. Гофману, что может быть с
полным основанием назван его adapter`ом.
До крайности преувеличивая воздействие произведений Гофмана на русскую
литературу первой половины ХIХ
столетия (к "русским гофманистам" он относит и Пушкина и Гоголя), Пассидж
старается доказать, что многие образы Достоевского являются заимствованием у
Гофмана. В качества доказательства Пассиджу служат
"генеалогические диаграммы", весьма тенденциозные пересказы, а также
совершенно произвольные умозаключения. Так, пытаясь вывести музыканта Ефимова,
чья трагическая история рассказана в "Неточке Незвановой", не из
русской действительности, а из сказок Гофмана, американский псевдоисследователь
заявляет: "Не только сам Достоевский был далек от музыки, но и подлинная
русская музыка, имеющая реальную ценность, едва только начинала создаваться к
1849 году". Как видим, автор не только игнорирует многочисленные
свидетельства о глубочайшем интересе Достоевского к русской и
западноевропейской музыке, а также тенденциозно освещает состояние русской
музыки в середине ХIХ
столетия. Он так занят своими чисто формалистическими сопоставлениями и
догадками, имеющими целью показать, что "сила и красота "Кота
Мурра" завлекли Достоевского в свою пучину", что
совершенно не обнаруживает никакого интереса к жизненному значению таких
характеров, реально обрисованных в "Неточке Незвановой", как сама
героиня, несчастный скрипач Ефимов, униженная и оскорбленная Александра
Михайловна. Он совершенно игнорирует заявленное самим Достоевским стремление к
тому, чтобы произошло "восстановление погибшего человека, задавленного
несправедливо гнетом обстоятельств…". Он упрямо твердит только о том, что
Достоевский брал "как модель" тот или иной рассказ Гофмана, а иногда
"амальгамировал" их по нескольку вместе. И это относится не только к
ранним произведениям Достоевского. Мы узнаем, что везде, даже в "Записках
из Мертвого дома" Достоевский многим обязан Гофману. Считая своих читателей
весьма наивными, Пассидж уверяет их, что, "начиная с "Двойника"
до "Преступления и наказания", до "Братьев Карамазовых",
что было полным завершением его пути, повести Гофмана являются мерилом для его
гения".
Общеизвестно,
что творчество Достоевского находится во взаимосвязи со всемирной литературой,
что Бальзак, Жорж Санд, Гюго, Диккенс, Шиллер и многие другие были ему
творчески близки, что вместе с тем Достоевский был глубоко и неповторимо
своеобразен в своих творческих исканиях, но все это не мешает Пассиджу
построить свое совершенно фантастическое и уже действительно отдающее сказками
Гофмана псевдонаучное сооружение на двухстах страницах убористого шрифта.
В трудах
Колумбийского университета ("Германское обозрение", октябрь, 1955)
помещена статья, восхваляющая книгу Пассиджа за то, что она "является
внушительном вкладом в понимание Достоевского и в изучение международных
литературных отношений". К сожалению, это не так. Раскрытию великих
духовных богатств творчества Достоевского она не помогает уже потому, что с
холодным равнодушием проходит мимо них. Что же касается "изучения
международных литературных отношений", то грубо механистический,
формалистский метод Пассиджа совершенно не способен раскрыть всю их жизненную
сложность и глубину.
Между подходом
Пассиджа и подходом Доминики Арбан внешне как будто нет ничего общего. На самом
же деле общее в этих напрасно претендующих на научность произведениях то, что
Достоевский отрывается от живой почвы, от общественных противоречий, от борьбы
за социальную справедливость, за человеческое счастье. Это вольная или
невольная фальсификация Достоевского.
Нередко
предпринимаются попытки сводить всего Достоевского к его реакционным взглядам,
как это делает, например, Иозеф Богатек в книге, недавно вышедшей в Граце и
Кельне и называющейся: "Der Imperialismusgedanke und die Lebensphilosophie Dostoevskijs"
("Империалистическое мышление и философия жизни Достоевского").
Богатек с удовольствием прожевывает реакционные суждения Достоевского, стремясь
представить его заурядным выразителем экспансионистских стремлений русского
царизма. Вместе с тем он пытается навязать русскому народу ответственность за
ретроградные взгляды Достоевского, считая его реакционные взгляды выражением
"русской души", "извечной русской психики".
Господин Богатек поставил своей целью "показать", что Достоевский был
насквозь пропитан духом некоего "народного империализма", что в его
произведениях можно обнаружить даже некий "империализм любви".
Богатек не
допускает даже возможности каких-либо противоречий во взглядах и творчестве
Достоевского. Мракобесие так ему импонирует, что он идет на явные подтасовки,
чтобы сохранить свое насквозь фальшивое, ретроградное построение. Но ведь
Достоевский, каким его рисует австрийский теолог Богатек, является
реакционной фикцией – и только. Нетрудно догадаться, что господин Богатек
предпринял свое псевдонаучное исследование с той целью, чтобы послужить
"холодной войне" и, как откровенно заявлено в рекламирующем книгу
резюме, "противопоставить западное и восточное мировоззрение",
выставив реакционные взгляды Достоевского, как "извечное" выражение
последнего.
Мы привели
только некоторые примеры из новейшей западной литературы о Достоевском. Они не
дают полной картины, но очень характерны.
Перед
советскими исследователями, перед всеми прогрессивными честными исследователями
стоит задача дать отпор многочисленным фальсификаторам Достоевского и показать
Достоевского – подлинного, без фальшивой идеализации, Достоевского в
мучительных противоречиях его творчества, Достоевского великого.
Как мы видели,
идет настоящая борьба за Достоевского, и, прикидываясь его друзьями и
поклонниками, авторы многих сочинений о нем принижают Достоевского.
Обязанностью советских ученых является возможно глубже раскрыть как раз то,
чего избегают его извратители: глубоко социальный характер творчества
Достоевского, глубоко гуманистическую его устремленность, муку и боль за
человека, исковерканного нездоровыми условиями существования, волчьими законами
буржуазного общества. Достоевского надо защитить от всех тех, кто хочет
затемнить эти лучшие, самые яркие, драгоценные особенности его творчества.
(Анисимов И. Достоевский и его
"исследователи"
// "Литературная газета" (г. Москва). 1956,
09 февраля. № 17, с. 4).
*
09 февраля 2021 г.,
г. Саратов.
***