Андреев Леонид Николаевич. Часть 1. Богданов В.А. Писатель редкого таланта и мужества. 1988 г.

1. Справка – вступление.

Русский писатель Андреев Леонид Николаевич родился 9 (21) августа 1871 года в г. Орле Российской империи, а умер в возрасте 48 лет 12 сентября 1919 года в финской деревне Нейвола - в Финляндии, ставшей независимой от России в 1918 году.

Алексей Богданов в 1990 г., во вступительной статье "Между стеной и бездной" (Леонид Андреев и его творчество), опубликованной в 1 томе 6-томного собрания сочинений Леонида Андреева, пишет:

<…> В возрасте семнадцати лет Андреев сделал в своем дневнике знаменательную запись, известную в пересказе В.В. Брусянина. Будущий беллетрист обещал себе, что "своими писаниями разрушит и мораль и установившиеся человеческие отношения, разрушит любовь и религию и закончит свою жизнь всеразрушением". (См.: Брусянин В.В. Леонид Андреев. Жизнь и творчество. М., 1912, с. 55). Стр. 7-8.

<…> В старших классах гимназии начались бесчисленные любовные увлечения Андреева. Впрочем, слово "увлечение" не дает представления о той роковой силе, которую он с юности и до самого последнего дня ощущал в себе и вокруг себя., Любовь, как и смерть, он чувствовал тонко и остро, до болезненности. Три покушения на самоубийство, черные провалы запойного пьянства, - такой ценой платило не выдерживавшее страшного напряжения сознание за муки, причиняемые неразделенной любовью. Стр. 8.

<…> Летом 1894 года, на каникулах в Орле, начинается самая тяжелая и продолжительная из пережитых Андреевым сердечных драм. "22 июля 1894 года – это второй день моего рождения", - записал он в своем дневнике; но взаимность была недолгой. Его возлюбленная отвечает отказом на предложение Андреева выйти за него замуж, - и вновь он пытается покончить с собой. Стр. 9.

<…> На 1906-1908 годы приходится пик популярности Леонида Андреева. В это время окончательно определилась содержательная направленность его творчества, проблематика его произведений, которую теперь мы с уверенностью определили бы как "экзистенциальную". Стр. 35.

<…> "Огромное, темное – российское стадо – и несколько мерзавцев, честолюбцев, делателей карьеры *, - такой стала представляться писателю действительность к осени 1917 года. Постепенно наступило разочарование в журналистской и издательской работе. (* См.: Андреев Л. Письма. – Русский современник, 1924, № 4, стр. 153). Стр. 38.

<…> Россия, всего несколько лет назад следившая за каждым шагом этого человека, самого последнего его шага как будто и не заметила. Стр. 5. <…> Судьба же андреевского литературного наследия оказалась более чем незавидной. Нельзя сказать, чтобы Андреев сразу после революции стал "запрещенным" писателем, да таких писателей, пожалуй, и не было до известиного "исторического перелома". Но в стране, нелегко усваивавшей новый революционный порядок, в стране, вполне конкретно ориентированной сначала на выживание, а затем на социалистическое обновление, творчество "вне времени и пространства", творчество, по определению самого писателя, "в политическом смысле никакого значения не имеющее" *, было как-то не совсем уместно. Андреева еще кое-где переиздавали, кое-где ставили его пьесы (появилась даже инсценировка последнего, незаконченного произведения Андреева – "Дневник Сатаны"), но былая слава "властителя дум" казалась уже фантастическим преданием. В 1930 году вышел последний сборник рассказов Л. Андреева, а потом – долгие годы умолчания. (* Литературное наследство, т. 72. Горький и Леонид Андреев. Неизданная переписка. М., 1965, с. 518).

Столь же скорым стало забвение и в противоположном русском лагере – в эмиграции. Вадим Леонидович Андреев, проведший всю жизнь за границей, вспоминал: "…Большинство лучших вещей отца этого (последнего. – А.Б.) периода было напечатано уже только после его смерти в эмигрантской печати и не заслужило ни одного, буквально ни одного отзыва. Вообще в эмиграции Андреева не любили". "Если о нем иногда и писали, - добавляет В. Андреев, - то всегда иронически или высокомерно-презрительно, "в стиле мережковско-гиппиусовском и обязательно поминали о том, что Андреев был горьким пьяницей" *. (* Андреев Вадим. Детство. М., 1963, с. 124).

Второе "открытие" творчества Леонида Андреева, как части всей предреволюционной литературы, произошло в нашей стране в 1956 году, с выходом сборника "Рассказов". Открытие это продолжается уже больше тридцати лет, но и нынешнее шеститомное собрание сочинений – лишь этап постижения этого замечательного писателя. Стр. 5-6.

(Богданов А.В. Между стеной и бездной. Леонид Андреев и его творчество.

**

2. Богданов В.А.

*

Свою литературную деятельность Леонид Андреев начал газетным фельетонистом и судебным репортером. Окончив в 1897 году юридический факультет Московского университета – из Петербургского университета он был отчислен в 1893 году, поскольку не мог платить за обучение, - и записавшись в помощники присяжного поверенного, Леонид Андреев, однако, очень скоро разочаровался в адвокатской карьере и стал репортером, вначале в "Московском вестнике", а вскоре и в "Курьере", где он за пять лет опубликовал одних только фельетонов более двухсот!..

Ежедневная политическая и литературная газета "Курьер", организованная группой молодых литераторов, отличалась демократической направленностью. Ее редактором несколько лет был молодой учитель истории В.П. Потемкин, впоследствии видный деятель Коммунистической партии. В "Курьере" сотрудничали Чехов, Горький, Вересаев, Серафимович, Луначарский. Духом неприятия существующего строя веет и от фельетонов и судебных отчетов Леонида Андреева, в которых он обращал первостепенное внимание на социальные мотивы преступления. В одном из отчетов он рассказывает о хозяине свинцово-белильной фабрики, который считал человеческую жизнь "дешевле пары рукавиц". В другом – о городовом, оштрафовавшем рабочих только за то, что они пели "Дубинушку". В третьем – о владельце мастерской, убившем рабочего, который "вздумал" пожаловаться на свое незаконное увольнение. "Кто хочет узнать неприглядные стороны нашей жизни, обыкновенно прикрываемые фиговым листком внешней культурности, пусть идет в суд" – вот кредо молодого репортера.

Казалось бы, все в биографии Леонида Андреева предвещало появление писателя, верного традициям русской литературы, обличающей порядки самодержавного государства, срывающей "маски" с лицемерной дворянско-буржуазной морали, выступающей в защиту униженных и оскорбленных. Тем более, что "первым моментом" его сознательного отношения к книге стало, как он напишет в автобиографии, чтение Писарева. И первый рассказ Андреева, который открывает его собственно творческую биографию и вводит в большую литературу, не обманывает таких ожиданий.

Рассказ этот – "Баргамот и Гараська" – появился в пасхальном номере "Курьера". Стр. 3-4.

*

<…> Верным гуманистическим заветам русской классики остается Леонид Андреев и в других своих ранних произведениях – "Ангелочек", "Предстояла кража", "Жили-были"… А взывающим к состраданию изображением забитого "мальчика" из парикмахерской ("Петька на даче") писатель, не смущаясь возможными упреками в подражании, продолжает биографию чеховского Ваньки Жукова.

Казалось бы, дальнейшее творческое развитие молодого писателя в основном предопределено. А встреча и дружба с Горьким укрепит наметившиеся реалистические тенденции, поможет молодому автору осмыслить эти тенденции в той идейной и художественной перспективе, какую открывали они для будущих его произведений. Стр. 4.

*

<…> При активном содействии Горького Леонид Андреев становится сотрудником двух популярных в ту эпоху органов – "Журнала для всех" и литературно-политического журнала "Жизнь", вокруг которого Горький сплотил большую группу демократически настроенных писателей-реалистов. Горький же организовал издание первой книги Леонида Андреева ("Рассказы". Спб., 1901).

Между Горьким и Леонидом Андреевым стазу же после первой их встречи – а она состоялась в марте 1900 года – установились теплые, близкие, товарищеские отношения, что не исключало  и споров, а затем и разногласий по жгучим вопросам общественно-политической и литературной жизни. Стр. 5.

*

<…> Русско-японская война, начавшаяся в 1904 году, всколыхнула не только творческое, но и гражданское сознание писателя. Не разделяя патриотического угара "публики", считая интерес к войне "некультурным", Л. Андреев в то же время осмысляет войну как такой переломный момент в жизни отдельного человека и общества в целом, который художник не может оставить без оценки. Стр. 7.

*

<…> Еще ярче вспыхивает "огонек общественности" в творчестве Леонида Андреева в годы первой русской революции, приближения которой он ждал с надеждой и воодушевлением. "…нынешняя весна, - пишет он К.Н. Пятницкому в феврале 1905 года, - много даст красных цветов. Люди уже потеряли власть над событиями, начали действовать стихии, и что даст революция, умноженная на войну, на холеру, на голод, - невозможно решить. А в итоге будет хорошо". "Вы поверите, - признается он в письме к В.В. Вересаеву, - ни одной мысли в голове не осталось, кроме революции, революции, революции". Писатель предоставляет свою квартиру для проведения заседания ЦК РСДРП, за что его арестовывают. Но пребывание в Таганской тюрьме не надломило его, напротив: "Это хорошо, когда тебя сожмут, - хочешь всесторонне расширяться!" И созданная им в 1905 году драма "К звездам", которая впервые вывела на сцену профессионального рабочего-революционера, утверждала социальную ценность подвигов – и революционных, и научных, ибо и они открывают народу путь к звездам, обрела подлинно революционное звучание. Бдительный цензор не преувеличивал, когда, усмотрев в ней идеализацию "революции и ее деятелей", написал такое заключение: "Драма заканчивается настоящим гимном в честь погибшего сына-революционера".

"К звездам" – самое оптимистическое произведение Леонида Андреева. Но в том же 1905 году он написал и рассказ "Так было", выражающий его сомнение в победе революции. А поражение революции привело к тому, что недавний оптимизм уступил место неверию не только в революционные силы, но и в человека вообще. "Огонек общественности" постепенно затухает, и творчество писателя начинает принимать, все резче и гуще, окраски "космического пессимизма" (Горький).

Определяя свои идейные и общественные позиции в предреволюционную эпоху, Леонид Андреев писал Горькому: "Насчет знамени: это верно, что под твоим знаменем я работаю. Оно и просто: ты для меня дух свободы, а этому святому духу так или иначе хочу я служить. Не правде – ее я не знаю и никогда не узнаю; не людям – я не знаю, люблю я их или нет, а если и люблю, то слишком абстрактно. Свобода же – это единственное, что я непосредственно люблю, и понимаю. Быть может, оттого, что сам я жалчайший раб; с детства колодки натерли мне язвы на душе, и звон проклятых цепей в моей голове не дает мне забыть о свободе".

При всей своей высоте и, в тогдашних условиях, политической злободневности, идеал свободы Леонида Андреева был в то же время отвлеченным и неясным. Неустойчивым, относительным, небезусловным, как видно это из слов самого писателя, был и его гуманизм. Нельзя не принимать во внимание и те "колодки на душе", которые наложили детство и юность: это и унаследованное от отца пристрастие к водке, губительно сказывавшееся на его неуравновешенной психике (в 1894 году он даже покушался на самоубийство), и увлечение философией Артура Шопенгауэра, который представлял жизнь как цепь непрерывных страданий – в жизни не может быть счастья ни для личности, ни для человечества. "Влияние книг, - писал Андреев в 1908 году, - кончилось, и из всего остался один Шопенгауэр, по-видимому и сейчас, о чем только догадываюсь, - живу под знаком "Мира как воли и представления".

Противоречивость авторских идеалов, нечеткость мировоззренческих позиций, скептическое отношение к событиям современности и человеку – все это нашло выражение уже в ранних произведениях Леонида Андреева. Так, авторитетный в ту пору критик Н.К. Михайловский писал по поводу его рассказа "Ложь": "Этот странный рассказ представляется мне маленьким темным облаком на светлом будущем Л. Андреева как художника. Вопрос в том, - разрастется ли это облачко в мрачную тучу, которая весь горизонт закроет, или, набежав на мгновение, рассеется в пространстве". Заметны "темные облачка" и в рассказах "Стена", "Мысль". Уловив прозвучавшие у Андреева пессимистические нотки, Горький пишет ему: "…будь злым, мрачным, но – не будь пессимистом! Пессимизм – философия объевшихся, обожравшихся". Стр. 7-9.

*

<…> Но в эпоху, последовавшую за поражением первой русской революции, творческое развитие Леонида Андреева приняло направление, можно сказать, прямо противоположное горьковскому. И "темное облако" разрослось в "мрачную тучу".

Леонид Андреев отказался от задач, выдвинутых революционным временем. В одном из писем 1906 года, по сути своей программном, он так сформулировал свою позицию: "…я не принимаю жизни, какая она есть, и никогда не приму – но я не хочу выкидывать никакого знамени бунта. Пусть бунт будет позади меня, а не впереди на палке". Не принимая жизни, писатель вместе с тем отказывается и от такого творческого участия в ней, которое вело бы к активному ее преобразованию. "Жить нужно или так, как ты живешь, - пишет он Горькому, - или так, как я хочу жить, - или стоять в самой кипени жизни, творить ее, или отойти от нее на расстояние и пытаться осмыслить ее. К последнему тяготею я всем складом души моей".

В годы реакции Андреев отстаивает свободу художника, его право выражать в своем творчестве любые идеи и взгляды. Он расходится с Горьким, порывает со "Знанием" и становится сотрудником и даже фактическим редактором литературно-художественных альманахов издательства "Шиповник", где, по выражению одного рецензента, занял положение "центрального светила". В эти годы и выходят из-под его пера наиболее известные и по-своему сильные произведения о роковой предопределенности человеческих судеб, о бесплодности попыток человека противостоять извечным законам жизни, неумолимо влекущим человека к смерти. Большую, хотя и не решающую роль в тяготении писателя к этим мотивам "космического пессимизма" (Горький) сыграло и состояние душевной депрессии, которое охватило его после смерти любимой жены.

Леонид Андреев еще в 1903-1904 годах написал рассказ "Из глубины веков" (в полном виде не печатался), герой которого, гордый и мудрый царь Вавилона Навуходоносор, склоняется к мысли о ничтожности человека во вселенной и всесилии смерти. Стр. 9-10.

*

<…> Свойственная Леониду Андрееву и ранее склонность к изображению темных, стихийных начал в человеке становится в эти годы одной из идейных доминант его творчества. В "Иуде Искариоте" (1907) он так разрабатывает тему предательства, что А. Луначарский имел основания оценить его как произведение "о низости рода человеческого". Иуда Искариот убежден в господстве зла, ненавидит людей. Совершая предательство, он хочет проверить и правоту гуманистического учения Христа, и преданность ему учеников. Они оказываются трусливыми обывателями; не встает на защиту Христа и народная масса.

Достигают своей кульминации в творчестве Леонида Андреева этого периода и мотивы индивидуалистического, анархического своеволия.

Анархические настроения были характерны для мироощущения некоторых слоев и групп русского общества, переживавшего кризисную эпоху. В 1902 году Андреев напишет и отметит: "Время же действительно неблагонадежное… Анархия в самом воздухе. Обыватель соскочил с полочки, удивлен, растерян и искренне позабыл, что дозволено и не дозволено, что можно и чего нельзя". И в рассказе того же года "Мысль" явно критически изобразит доктора Керженцева, признающего право сильного не считаться с законами морали. Желая испытать силу и свободу своей личности, он, как и Раскольников, идет "на пробу" – совершает убийство. Но в отличие от Раскольникова Керженцев не чувствует за собой никакой вины. Более того, он осуждает Раскольникова за "слабость". Керженцеву – разъясняет автор идею рассказа – "весьма резко противопоставляется Маша, выразительница твердых и бесспорных начал коллективной, почти мировой жизни…"

Но, как отмечалось, идеал свободы так и не получил у Леонида Андреева конкретного социального и политического наполнения. И по мере спада революционного прибоя писатель начинает отождествлять революционное деяние с нигилистическим бунтарством, героическое самопожертвование – с анархическими акциями индивидуалистов.

Так, голодные в пьесе "Царь Голод" (1908) по сути дела не борются, а бунтуют, причем этот бунт людей труда не отделен от действий деклассированных элементов, поджигающих картинные галереи и библиотеки. А ремарками к пьесе автор предлагал представлять крестьян человекообразными, рабочих – сильными лишь физически: у них "слабо развитая голова с низким лбом".

Надломленным отступником от революционного дела изображает своего героя – подчеркнем, не оправдывая его, - Леонид Андреев в нашумевшем рассказе "Тьма". Его появление в печати получило резкий отпор со стороны демократической и марксистской критики, стало главной причиной расхождений между Горьким и Андреевым.

Герой рассказа, эсер-террорист, теряет веру в свое дело и приходит к выводу, что "стыдно быть хорошим среди тьмы", какая окутывает народ: "…выколем себе глаза, ибо стыдно… ибо стыдно зрячим смотреть на слепых от рождения. Если нашими фонариками не можем осветить всю тьму, так погасим же огни и все полезем в тьму. Если нет рая для всех, то и для меня его не надо, - это уже не рай, девицы, а просто-напросто свинство. Выпьем за то, девицы, чтобы все огни погасли. Пей, темнота".

*

Критически встретила передовая общественность и роман Андреева "Сашка Жегулев" (1911), усмотрев в нем эстетизацию индивидуального героизма. (Позднее, в 1925 году, в предисловии к американскому изданию романа, Горький выскажется о нем более объективно и укажет на то, что случаи, когда искренний героизм вырождался после подавления революции в авантюризм и бандитизм – как это и произошло у Сашки Жегулева, - были очень часты.)

"…как он ни демократичен по существу своему, - писал о себе в третьем лице Горькому Леонид Андреев в 1907 году, - по форме писаний, по темам своим, по направлению мысли от так же далек от народа, как и они", декаденты. Однако при всех своих метаниях, личных и литературно-общественных, поставивших его вне литературных групп и объединений и породивших остро переживаемое им чувство одиночества, писатель и после поражения революции 1905 года остался враждебным реакционному лагерю, чуждым декадентской литературе, в которой возобладали тенденции к развенчиванию революционных подвигов и опошлению образа революционера. Его "Губернатор" (1906), "Рассказ о семи повешенных" (1908) направлены против правительственных репрессий и террора, они обличают расправу над революционерами (номер журнала "Правда", в котором был опубликован "Губернатор", конфисковали и запретили). Леонид Андреев отклонил печатание в альманахе "Шиповник" контрреволюционного романа Бориса Савинкова (псевдоним - В. Ропшин) "Конь бледный". Выражал он несогласие и с публикацией в альманахах того же издательства романа Ф. Сологуба "Навьи чары". К концу 1908 года он устранился от редактирования литературно-художественных  альманахов издательства "Шиповник", а в 1910 году порвал с ним. Стр. 10-12.

*

<…> Уходили в прошлое "безвременье", затишье, "годы дальние и глухие", когда над Россией Победоносцев простирал "совиные крыла" (А. Блок). Чехов, чутко уловив перемены в общественной атмосфере и настроениях, писал: "Лихорадящим больным есть не хочется, но чего-то хочется, и они это свое неопределенное желание выражают так: "чего-нибудь кисленького". Так и мне хочется чего-то кисленького. И это не случайно, так как точно такое же настроение я замечаю кругом".

Вместе с подъемом общественных настроений возникает настоятельная потребность  и в обновлении литературы, все отчетливее осознаваемая и выражаемая ее виднейшими представителями.

Крупнейшие писатели-реалисты той поры устремляются к такому творческому обновлению литературы, которое привело бы к преодолению беспристрастно-хроникерского, объективистски-безоценочного изображения жизни, что было характерно для большинства народнических писателей и, особенно для произведений, ориентирующихся на натурализм И.Н. Потапенко и П.Д. Боборыкина.

Так, Чехов в 80-е годы стремился быть беспристрастным художником, изображающим жизнь только "такою, какая она есть". Но уже в 1892 году он выступает против искусства, не содержащего "алкоголя, который бы пьянил и порабощал": "Вспомните, что писатели, которых мы называем вечными или просто хорошими и которые пьянят вас, имеют один общий и весьма важный признак: они куда-то идут и Вас зовут туда же… Лучшие из них реальны и пишут жизнь такою, какая она есть, но оттого, что каждая строчка пропитана, как соком, сознанием цели, Вы, кроме жизни, какая есть, чувствуете еще ту жизнь, какая должна быть…" Обновляя свою прежнюю "объективную" манеру письма, Чехов повышает и обостряет субъективно-эмоциональную выразительность образной системы. И факты, события, характеры реальной действительности, воспроизводимые писателем "такими, какие они есть", возвышаются в его новеллах и драмах до "одухотворенного символа" (Горький). Стр. 12-13.

*

<…> Для многих ранних произведений Леонида Андреева характерно правдивое воспроизведение характеров и ситуаций, насыщенное зорко подмеченными предельно содержательными деталями и подробностями, в том числе и сугубо бытовыми, фраза его лаконична и несет в основном изобразительную и информационную нагрузку. Чехов высоко и одобрительно отозвался о тех произведениях писателя, в которых обозначился рельефно именно такой повествовательный тон: "Иностранец" мне очень понравился. И "Иностранец" и "В тумане" – это два серьезные шага вперед. В них уже много спокойствия, авторской уверенности в своей силе, в них мало авторской нервности. Беседа отца с сыном "В тумане" сделана спокойно, и за нее меньше не поставишь, как 5 +".

И Леонид Андреев, осмысляя итоги первого периода своего творчества, видел свои удачи на этом, "чеховском" направлении: "Хорошо я пишу лишь тогда, когда совершенно спокойно рассказываю о неспокойных вещах, и не лезу сам на стену, а заставляю стену лезть на читателя. "Большой шлем", "Жили-были" – вот мое настоящее. Нужно писать так, чтобы были только слова необходимые, а слова полезные, красивые и т.д. к черту. О смерти нужно писать "он умер", о любви нужно писать "он любит". В крайнем случае можно добавить: "скоропостижно" или "страстно". И я хочу вернуться к этому краткописанию, и мною уже задуман рассказ летописного свойства…" Вернуться к летописному "краткописанию" – и мы привели письмо, датированное маем 1904 года, - Леонид Андреев не смог. Стр. 15.

*

<…> И Леонид Андреев действительно становился постепенно несовременным писателем. И не только потому, что, отказавшись от типизации характеров и ситуаций своего времени, он приступил к схематизированному изображению человека вообще. Отдалял его от социальной действительности и преувеличенный страх за свою духовную свободу и творческую независимость, который заставлял его оставаться вне общественных движений, группировок и партий. Так или иначе, но в 1910 году творчество его теряет социальную актуальность и остроту, и читательский интерес, столь широкий и жгучий в первое десятилетие, ослабевает. "Временами я с большой серьезностью думаю, что я просто – не нужен", - с горечью напишет он в 1915 году.

Отстаивая и оправдывая свою позицию независимого, непартийного художника, Леонид Андреев, однако, не сумел устоять перед шовинистическим угаром, отравившим в 1914 году некоторые слои русской интеллигенции. Он становится сотрудником газеты Рябушинских "Утро России", органа либеральной буржуазии, а в 1916 году – редактором литературного отдела газеты "Русская воля", организованной при содействии правительства крупными капиталистами. Не поняв и не приняв Октябрьской революции, писатель оказался в эмиграции, правда во многом  невольной: после революции он продолжал жить на своей даче в Финляндии и после провозглашения независимой Финляндии очутился за пределами Родины.

Белая эмиграция, к которой он относился сдержанно и критически, пыталась использовать имя писателя в своих политических целях. Летом 1919 года ему был даже предложен пост министра пропаганды в "правительстве" Юденича – Леонид Андреев отказался. За неделю до своей смерти он пишет художнику Н.К. Рериху: "Все мои несчастья сводятся к одному: нет дома. Был прежде маленький дом: дача в Финляндии… Был и большой дом: Россия с ее могучей опорой, силами и простором. Был и самый просторный мой дом – искусство-творчество, куда уходила душа. И все пропало. Вместо маленького дома – холодная, промерзлая, обворованная дача с выбитыми стеклами, а кругом – чужая и враждебная Финляндия. Нет России. Нет и творчества…"

12 сентября 1919 года Леонид Николаевич Андреев умер от паралича сердца. Умер в Финляндии, в местечке Мустамяки, на даче у своего приятеля. А ему тогда, "человеку редкой оригинальности, редкого таланта и достаточно мужественному в своих поисках истины" (Горький), не исполнилось еще и пятидесяти лет. Стр. 17-18.

(Богданов В.А. Писатель редкого таланта и мужества.

- Москва, "Советская Россия", 1988, 336 с. Тираж 500 000 экз. № 752. Стр. 3-18).

*

***