Досье. Достоевский Ф.М. Часть 4.

1. 2011 г. Савва Ямщиков и Достоевский.

В 2011 г. вышла книга Саввы Васильевича Ямщикова "Россия и бесы", где автор пишет:

* <…> "Чем хуже для России, тем лучше для нас" – вот девиз, который мог бы стать логотипом для большинства отечественных газет, журналов и телевизионных программ. Стр. 179.

* <…> "В российской истории немного людей, нанесших такого масштаба глубинный мировоззренческий вред, как Достоевский…Его представления о русских как богоизбранном народе вызывают у меня желание разорвать его на части". Анатолий Чубайс, интервью газете "Файнэншл таймс".

"Чрезмерное восхваление классиков – пропаганда для оболванивания народа!.. У Достоевского больная психика. Он не должен быть образцом для подражания". Владимир Жириновский, из выступления в Литературном институте им. М. Горького.

"Утверждаю, что именно потому, что Россия потребляла Чехова, Толстого, Пушкина, Достоевского в лошадиных дозах, именно поэтому мы – отсталая, терпящая поражение за поражением держава… Шоколадный карлик Пушкин, дура Натали Гончарова, апатичные резонеры "Вишневого сада", гусары, разночинцы, даже Базаров - болтуны, не могущие никого совратить, приобщить к крамоле". Эдуард Лимонов, из книги "Священные монстры".

Чувствуете, какие верные, наглые и кровожадные наследнички Ленина и Троцкого продолжают сегодня осуществлять их политику, направленную на уничтожение России? А как бы аплодировал им коварный двурушник Бухарин, люто ненавидевший гения Есенина и призывавший соотечественников не опускаться до уровня презираемого большевистским холуем великого Тютчева. Нет, не фарсом оборачивается сегодня история многострадальной России, а еще большей трагедией, едущей к вратам ада. Стр. 226.

(Ямщиков С.В. Россия и бесы. Когда не стало Родины моей…

**

2. 1990 г. Людмила Сараскина: Ленин и Достоевский.

1990 год, Сараскина Людмила Ивановна в книге "Бесы": роман-предупреждение", пишет:

<…> Смотреть в зеркало "Бесов", в силу его разоблачающего эффекта и уникальной оптики, для бесов непереносимо.

Вот что писал в этой связи Н.Н. Валентинов-Вольский в своей книге "Встречи с Лениным", ссылаясь на В.В. Воровского:

"Он (Ленин. – Л.С.) делит литературу на нужную ему и ненужную, а какими критериями пользуется при этом различении – мне неясно. Для чтения всех сборников "Знания" он, видите ли, нашел время, а вот Достоевского сознательно игнорировал: "На эту дрянь у меня нет свободного времени". Прочитав "Записки из Мертвого дома" и "Преступление и наказание", он "Бесы" и "Братьев Карамазовых" читать не пожелал. "Содержание сих обоих пахучих произведений, - заявил он, - мне известно, для меня этого предостаточно. "Братьев Карамазовых" начал было читать и бросил: от сцен в монастыре стошнило. Что же касается "Бесов" – это явно реакционная гадость, подобная "Панургову Стаду" Крестовского, терять на нее время у меня абсолютно никакой охоты нет. Перелистал книгу и швырнул в сторону. Такая литература мне не нужна, - что она мне может дать?" <…> Стр. 477.

(Сараскина Л.И. "Бесы": роман-предупреждение

**

3. 1990 г. Вячеслав Иванов: Сталин и Достоевский.

В июльском номере 1990 года журнала "Знамя", в выступлении Вячеслава Иванова говорится:

<…> Вячеслав Иванов. Стр. 214.

Для меня Достоевский прежде всего писатель, художник.

<…> Не будем продолжать унылую традицию, которая сводит искусство и литературу только к каким-то элементарным истинам. Мы и без Достоевского знаем, что Сталин очень плох. Может быть, более интересно то, что Сталин читал Достоевского и своей дочери говорил, что это великий писатель, а народу – я учился именно в это время, - не разрешал его читать. Достоевский, как вы помните, в школьных программах нашего времени отсутствовал. Как у О. Хаксли в романе "Этот прекрасный новый мир" диктатор держит Шекспира в своем сейфе и один его читает: вот так Сталин читал Достоевского. <…> Стр. 214.

(Достоевский и канун XXI века

**

4. 2016 г. Станислав Сливко о Достоевском Ф.М.

Федор Михайлович Достоевский - знаковая личность для русской культуры XIX века. Он до сих пор является одним из самых читаемых русских писателей в мире, его книги стали одним из символов России. Личность и убеждения Федора Михайловича очень сложны, многогранны, подчас противоречивы. О его творчестве велись и будут вестись бурные дискуссии. Его самого и его книги можно любить, можно не любить, но пройти мимо никак нельзя. Это такая величина, которую нельзя не заметить. Однако, 195-летие со дня рождения классика проходит очень тихо, незаметно. В одном из книжных магазинов к юбилею подготовили стенд с книгами писателя, интернет-магазин ввел скидки на художественную литературу. Но это коммерция, это рекламные ходы, цель которых – увеличить продаваемость книжной продукции. На государственном уровне – тишина. Мало того, прозвучали голоса высокопоставленных чиновников о том, что пора изъять книги Достоевского из школьной программы – дескать, сложноваты они для понимания… Но в этом ли дело? Думается, не в этом.

Зачем, казалось бы, коммунистам нужно было так заботиться об увековечивании памяти своего идеологического противника? Потому что все гораздо сложнее идеологии и политических оценок. Вот что писал об этом нарком просвещения, большевик Луначарский: "Достоевского нельзя признать просто реакционным писателем, даже на основании его наиболее реакционных романов и глав". Взгляд Ленина на классика изложил Бонч-Бруевич, который с 1918 г. был управляющим делами Советского правительства: "Не забывайте, что Достоевский был приговорен к смертной казни. Над ним был произведен варварский обряд разжалования, а после объявлено, что Николай I "помиловал" его, сослав на каторжные работы... "Записки из мертвого дома", отмечал Владимир Ильич, являются непревзойденным произведением русской и мировой художественной литературы, так замечательно отобразившим не только каторгу, но и "мертвый дом", в котором жил русский народ при царях из дома Романовых… Беспощадно осуждал Владимир Ильич реакционные тенденции творчества Достоевского. Вместе с тем Владимир Ильич не раз говорил, что Достоевский действительно гениальный писатель, рассматривавший больные стороны современного ему общества, что у него много противоречий, изломов, но одновременно — и живые картины действительности".

(Сливко С. Станислав Сливко: Достоевский с его системой ценностей находится по другую сторону баррикад от нынешней элиты

**

5. 1968 г. Юрий Карякин о Достоевском Ф.М.

В 1968 г. Юрий Карякин для "Истории философии в СССР в пяти томах", для тома № 3 написал главу 8 "Ф.М. Достоевский", где говорится:

<…> Глава восьмая. Ю.Ф. Карякин. Ф.М. Достоевский. Стр. 342-361.

Федор Михайлович Достоевский (1821-1881) – величайший художник-мыслитель, оказавший огромное влияние на развитие философии, сделавший чрезвычайно много для стимулирования, углубления и обострения философской мысли.

Достоевский родился за четыре года до выступления декабристов, а умер за месяц до убийства Александра II. Стр. 342.

*

<…> А в 60-х годах он проклинает надвигающийся на Россию "век пороков и железных дорог". В Европе, где он провел несколько лет (в 1861, 1865, 1866-1871 гг.), его, по собственному признанию, ошеломляет свобода для честолюбцев и торжествующее мещанство с его катехизисом "накопить денежки и завести как можно больше вещей". Стр. 343.

*

<…> Трудно найти художника более противоречивого, чем Достоевский. Жертва самодержавия, он стал его апологетом, апологетом палача. Искренний враг буржуазии, он ищет спасения в религии, объективно закрепляющей господство той же самой буржуазии. Стр. 343.

*

<…> Ни разу в жизни Достоевский не провозгласил здравицу в честь буржуа, наоборот, не уставал проклинать его, срывал с него маски: "Что такое "liberte"? Свобода. Какая свобода? – Одинаковая свобода всем делать все что угодно в пределах закона. Когда можно делать все что угодно? Когда имеешь миллион. Дает ли свобода каждому по миллиону? Нет. Что такое человек без миллиона? Человек без миллиона есть не тот, который делает все что угодно, а тот, с которым делают все что угодно" [1]. Стр. 344.

*

<…> Пусть весь мир провалится, а мне чтобы чай пить, восклицает один герой Достоевского. Другому, еще подростку, приходит мысль "потихоньку приготовляться и когда-нибудь – все вдруг взорвать на воздух, все уничтожить, всех, и  виноватых и невиноватых". Третий говорит, что когда он будет богат, то самым большим его наслаждением будет кормить хлебом и мясом собак на глазах умирающих с голоду детей бедняков. И таких откровений – сотни. Стр. 344-345.

*

<…> Неискоренимое убеждение в бесчеловечности того общества, где "главный князь – Ротшильд", а деньги – "чеканенная свобода", - вот в чем ключ к пониманию чрезвычайно сложного отношения художника к социализму, революции и атеизму. Стр. 345.

*

<…> Достоевский обвиняет социалистов по тому же самому списку, что и буржуа. Социализм для него не антипод, а вариант "буржуазности". Вот как он рисует капитализм: "Одна десятая доля людей должна получить высшее развитие, а остальные 9/10 должны лишь  послужить к тому материалом  и средством". А вот картина "социализма": "одна десятая доля получает свободу личности и безграничное право над остальными девятью десятыми" [4].

Сравним еще два рассуждения. Первое: "… Не надо высших способностей!... их изгоняют или казнят. Цицерону отрезывается язык, Копернику выкалывают глаз, Шекспир побивается каменьями…" [5] Теперь второе: "Мне нравилось ужасно представлять себе существо, именно бесталанное и серединное, стоящее перед миром и говорящее ему с улыбкой: вы Галилеи и Коперники, Карлы Великие и Наполеоны, вы Пушкины и Шекспиры, вы фельдмаршалы и гофмаршалы, а вот я – бездарность и незаконность, и все-таки выше вас…" [6] Совпадение идей говорит само за себя. Но в первом случае это идеи "социалиста" ("Бесы"), а во втором – героя, мечтающего стать Ротшильдом ("Подросток"). Стр. 345-346.

*

<…> Отсюда объяснима его борьба против "социалистов" – наследников буржуазного закона "всеобщего поядения" – и морали "все позволено", против тех, кто видел "в сечении голов самый простой способ" устроить всеобщее счастье. Объяснимо, но не оправдано то, что таких "социалистов" он выдает за образец социалистов вообще.

Наиболее ярко эта мистификация проявилась в романе "Бесы", написанном по горячим следам деятельности Нечаева (1847-1882). Этот человек появляется на русском горизонте в конце 60-х годов. Вот заповеди, которыми он руководствовался: чтобы стать хорошим социалистом, надо отвергнуть "все нежные, изнеживающие чувства родства, дружбы, любви, благодарности и даже самой чести… Для возбуждения же энергии необходимо объяснять сущность дела в превратном виде". Тот не революционер, кому "чего-нибудь жалко в этом мире… Революционер знает одну науку – науку истребления и разрушения. Он живет в мире только с этой целью". Не оставить камня на камне, как можно больше развалин, "бесследная гибель большинства" революционеров – такова перспектива. "Яд, нож, петля – Революция все равно освящает". Культ своей личности, система взаимного шпионажа между социалистами, объединенными в отдельные звенья – "пятерки", проскрипционные списки – таковы, по Нечаеву, условия торжества социализма. Он убивает одного студента, обвинив свою жертву в "предательстве" (на деле этот студент выступил против произвола Нечаева).

Недаром Герцен предрекал, что Нечаев "наделает бед" в России. Его посев пожинает реакция, объявившая имя Нечаева синонимом революционера, социалиста (такой поворот дела был изобретен в тайной полиции царизма). Стр. 346-347.

*

<…> "Социалист" Петр Верховенский говорит: "…Каждый член общества смотрит один за другим и обязан доносом… Все рабы и в рабстве равны. В крайних случаях клевета и убийство, а главное – равенство… Без деспотизма еще не бывало ни свободы, ни равенства… Мы всякого гения потушим в младенчестве. Все к одному знаменателю, полное равенство… Полное послушание, полная безличность…" [11]

Совершенно очевидно, что изображать в таком бредовом свете идеалы Парижской Коммуны, социализм Чернышевского и Герцена (не говоря уже о марксовом коммунизме) – значит повторять грязную клевету. Если уже нечаевщина была карикатурой на социализм, то верховенщина – это карикатурное изображение нечаевщины [12]. Стр. 347-348.

*

<…> Идея "арифметики" (сто больше одного, значит, можно убить одного во имя ста – мысль Раскольникова) есть не просто обоснование известных средств, а выражение истинного мотива, подлинной цели. Это самоцель, осуществляющая себя как таковую.

Теория "крови по совести" призвана заглушить нечистую совесть, обосновать ее историческую целесообразность, ее объективную прогрессивность. Фразы о "всеобщем благе" оборачиваются жаждой эгоистического самоутверждения. Святое, казалось бы, нетерпение – увидеть мир светлым и новым – скрывает отнюдь не святое нетерпение, а нетерпение абсолютно другого рода: желание поскорее – пока жив! – взять свое, а платят, жертвуют пусть другие, и притом почитают эту плату, жертву за это счастье, за высшее доверие. А средства как раз и соответствуют такой неправой цели.

Сто больше одного – эта мысль маскирует другую, прямо противоположную: один (Я!) больше и ста, и тысячи, и миллиона. Поэтому-то такому одному и все "дозволено". Счет в арифметике оказывается двойным. Осознается это далеко не всегда, далеко не сразу, но весь прогресс личности, все очеловечивание человека и зависит прежде всего от беспощадного осознания этой двойной бухгалтерии. Стр. 354-355.

*

<…> "Достоевщина" же у самого Достоевского проявляется так же, как психическая болезнь у психиатра. И "нужна колоссальной мощности натура, я бы сказал, теперешняя наша пролетарская натура, чтобы выпить такое ядовитое зелье, как Достоевский, и от этого сделаться еще здоровее, а для людей этого типа Достоевский действительно отрава" (Луначарский). Стр. 360.

*

<…> В.И. Ленин предупреждал от "архискверного подражания архискверному Достоевскому" [34]. По воспоминаниям Бонч-Бруевича, "беспощадно осуждал Владимир Ильич реакционные тенденции творчества Достоевского. Вместе с тем Владимир Ильич не раз говорил, что Достоевский действительно гениальный писатель, рассматривавший больные стороны современного ему общества, что у него много противоречий, изломов, но одновременно – и живые картины действительности" [35]. Ленин поддерживал Горького, когда тот протестовал против инсценировки "Бесов". И Ленин же одобрил установление памятника художнику-гуманисту Достоевскому. Стр. 361. <…>

(Карякин Ю.Ф. Ф.М. Достоевский. (Выписка).

**

6. 2003 г. Николай Наседкин о Достоевском Ф.М.

В 2003 г. Наседкин Николай Николевич в энциклопедии "Достоевский" пишет:

<…> Раздел I. Произведения. Стр. 12-136.

Бесы. Роман в трех частях. Впервые (без главы "У Тихона"): РВ, 1871, № 1, 2, 4, 7, 9-11; 1872, № 11, 12 (X, XI, XII).

<…> Сам автор объяснял смысл заглавия романа, эпиграфов, его идейно-философской концепции в письме к А.Н. Майкову (9 /21/ окт. 1870 г.):

"Точь-в-точь случилось так и у нас. Бесы вышли из русского человека и вошли в стадо свиней, то есть в Нечаевых, в Серно-Соловьевичей и проч. Те потонули или потонут наверно, а исцелившийся человек, из которого вышли бесы, сидит у ног Иисусовых. Так и должно было быть. Россия выблевала вон эту пакость, которою ее окормили, и, уж конечно, в этих выблеванных мерзавцах не осталось ничего русского. И заметьте себе, дорогой друг: кто теряет свой народ и народность, тот теряет и веру отеческую и Бога. Ну, если хотите знать, - вот эта-то и есть тема моего романа. Он называется "Бесы", и это описание того, как эти бесы вошли в стадо свиней…" Стр. 18.

<…> В основе сюжета романа лежат реальные события. 21 ноября 1869 г. пять членов тайного общества "Народная расправа" во главе с С.Г. Нечаевым убили студента Петровской земледельческой академии И.И. Иванова, заподозренного ими в предательстве. "Бесы" задумывались поначалу как роман-памфлет на западников и нигилистов, но в итоге получился роман-трагедия о "болезни" всего русского общества. Задуман он был и частично написан за границей. <…> Злободневностью, памфлетностью и тенденциозностью замысел наполняется, когда автор решил во главу угла поставить "нечаевское дело".

Современники восприняли "Бесов" в одном ряду с романами В.П. Клюшникова "Марево" (1864), В.В. Крестовского "Панургово стадо" (1869), А.Ф. Писемского "Взбаламученное море" (1863), Н.С. Лескова "Некуда" (1864), "На ножах" (1871) и другими "антинигилистическими" произведениями того времени. Достоевский, находясь за границей, внимательно следил за всеми более-менее значительными новинками русской литературы. Чрезвычайно интересен в этом плане его отзыв на новый роман Лескова "На ножах" из письма к А.Н. Майкову от 18 /30/ января 1871 г.: "Много вранья, много черт знает чего, точно на луне происходит. Нигилисты искажены до бездельничества…" В своем произведении Достоевский именно и показывает, что "нигилисты" 60-х годов вроде Нечаева не с луны свалились. Посылая наследнику престола А.А. Романову отдельное издание "Бесов", автор в сопроводительном письме от 10 февраля 1873 г. разъясняет:

"Это почти исторический этюд, которым я желал объяснить возможность в нашем странном обществе таких чудовищных явлений как нечаевское преступление. Взгляд мой состоит в том, что эти явления не случайность, не единичны, а потому и в романе моем нет ни списанных событий, ни списанных лиц. Эти явления – прямое последствие вековой оторванности всего просвещения русского от родных и самобытных начал русской жизни. Даже самые талантливые представители нашего псевдоевропейского развития давным-давно уже пришли к убеждению о совершенной преступности для нас, русских, мечтать о своей самобытности. Всего ужаснее то, что они совершенно правы; ибо, раз с гордостию назвав себя европейцами, мы тем самым отреклись быть русскими. В смущении и страхе перед тем, что мы так далеко отстали от Европы в умственном и научном развитии, мы забыли, что сами, в глубине и задачах русского духа, заключаем в себе, как русские, способность, может быть, принести новый свет миру, при условии самобытности нашего развития. Мы забыли, в восторге от собственного унижения нашего, непреложнейший закон исторический, состоящий в том, что без подобного высокомерия о собственном мировом значении, как нации, никогда мы не можем быть великою нациею и оставить по себе хоть что-нибудь самобытное для пользы всего человечества. Мы забыли, что все великие нации тем и проявили свои великие силы, что были так "высокомерны" в своем самомнении и тем-то именно и пригодились миру, тем-то и внесли в него, каждая, хоть один луч света, что оставались сами, гордо и неуклонно, всегда и высокомерно самостоятельными.

Так думать у нас теперь и высказывать такие мысли – значит, обречь себя на роль пария. А между тем главнейшие проповедники нашей национальной несамобытности с ужасом и первые отвернулись бы от нечаевского дела. Наши Белинские и Грановские не поверили бы, если б им сказали, что они прямые отцы Нечаева. Вот эту родственность и преемственность мысли, развившейся от отцов к детям, я и хотел выразить в произведении моем. Далеко не успел, но работал совестливо…"

Именно в период работы над "Бесами" обострилось и без того резко отрицательное отношение писателя к современной буржуазной Европе – длительное пребывание за границей и тоска по России немало этому способствовали. И в этот период достигло пика враждебное отношение Достоевского к русским западникам вроде покойного В.Г. Белинского и здравствующего И.С. Тургенева, на которых он и возлагал ответственность за порождение Нечаевых. А Нечаевы – это бесы, которые не только не понимают истинного пути развития России, но и губят ее, разрушают изнутри. В нечаевском деле Достоевского особенно заинтересовал "Катехизис революционера" – один из программных документов этой революционной организации. В сюжете романа теоретические пункты "Катехизиса" как бы воплощаются в жизнь, реализуются на самом деле. Петр Верховенский со своими "бесами" создает беспорядки в городе, наводит смуту – сплетни, интриги, поджоги, скандалы, богохульство; в своих целях он использует власть в лице играющих в либералов и заигрывающих с "передовой" молодежью супругов Лембке. "Катехизис" Нечаева предписывал, чтобы революционер задавил в себе все личные чувства – "родства, дружбы, любви, благодарности и даже самой чести" – ради общего революционного дела. В соответствии с этим предписанием и действует Верховенский-младший со своими сообщниками-подручными.

Рецензенты того времени упрекали Достоевского за то, что он слишком много и подробно использовал в "Бесах" судебную хронику. Но к моменту начала процесса над нечаевцами роман в основных чертах уже сложился, и начавшийся процесс, подробности судебного разбирательства лишь уточняли концепцию автора, добавляли характерные детали в повествование. Произведение становилось все злободневнее – объектами художественного переосмысления стали теория и практика конкретной революционно-террористической организации. Но вместе с тем в литературе о Достоевском сложилось мнение, что "Бесы" в психологическом плане – автобиографический роман, в нем отразились воспоминания автора о собственной "революционной" молодости. Памфлетно изображая деятельность нечаевцев, он вводил в текст идеи и отдельные черты-детали, характерные не столько для радикальной молодежи 1860-х, сколько для петрашевцев. Стр. 19-21.

<…> В "Бесах", с их памфлетно-сатирической направленностью, особенно ярко проявился талант Достоевского – критика, пародиста и полемиста. Произведение это можно назвать своеобразным литературным салоном: в нем действуют семь героев-литераторов и авторов вставных текстов, не считая целой группы безымянных писателей, участвующих в массовых сценах. Особенно колоритен пародийный образ "передового" писателя Кармазинова, прообразом которого послужил Тургенев. Стр. 21-22.   

<…> Когда большая часть романа была опубликована, появились и развернутые рецензии. Демократическая и либеральная критика, разумеется, негативно оценила "антинигилистический" роман автора "Записок из Мертвого дома". Особенно резкими стали отзывы о "Бесах" с конца 1872 г., когда Достоевский согласился стать редактором "реакционного" журнала "Гражданин" князя В.П. Мещерского. Стр. 22.

<…> Общим местом в "передовой" критике того времени стало объявлять автора сумасшедшим, произведение – плодом его расстроенного воображения и клеветой на молодое поколение. Подобные отзывы появлялись в "Искре", "Деле", "Биржевых ведомостях", "Сыне отечества", "Одесском вестнике", "Голосе", "Новостях", "Новом времени"… Из этого ряда несколько выделялись рецензии В.П. Буренина в "С.-Петербургских ведомостях" (которые периодически публиковались с марта 1871 г. по январь 1873 г.), который настойчиво подчеркивал отличие романа "Бесы" от рядовых "антинигилистических" романов Лескова, Маркевича и прочих: по мнению рецензента, произведение Достоевского – "плод искреннего убеждения, а не низкопоклонства пред грубыми и плотоядными инстинктами толпы, как у беллетристических дел мастеров…"

В современной Достоевскому критике особого внимания заслуживают, конечно, обстоятельные статьи о "Бесах" народников П.Н. Ткачева "Больные люди" ("Дело", 1873, №№ 3, 4) и Н.К. Михайловского "Литературные и журнальные заметки" (ОЗ, 1873, № 2). Особый оттенок рецензии Ткачева придает то обстоятельство, что он сам проходил по делу Нечаева, так что никак не мог беспристрастно отнестись к роману о своих товарищах по общему делу. Ткачев ставит "Бесы" в один ряд с аналогичными по теме романами Лескова-Стебницкого и резко упрекает автора в отходе от прежних прогрессивных взглядов 1840-х ("Бедные люди") и 1860-х "Записки из Мертвого дома") годов. По мнению рецензента, автор "Бесов" совершенно не знает современную молодежь, судит о ней по газетным сообщениям и собственным фантазиям, рождая в результате не художественные образы нигилистов, а "манекены", которые не живут, а бредят…

Михайловский, в отличие от Ткачева и многих других критиков, в тоне более сдержан и в оценке романа более объективен. Он отказывается от сопоставления "Бесов" с романами Лескова, Крестовского и Клюшникова, утверждая, что оно справедливо только по отношению к третьестепенным героям романа, в целом же ставя произведение Достоевского несравненно выше по таланту. Кроме того, на тональность статьи критика "Отечественных записок" влияло уважительное отношение к прошлому Достоевского-петрашевца и неприятие революционно-экстремистских приемов Нечаева. Поэтому Михайловский упрекает Достоевского не за памфлетность романа, а как раз за чересчур серьезное отношение к нечаевщине, смещение акцентов, необоснованные обобщения: "Нечаевское дело <…> не может служить темой для романа с более или менее широким захватом. Оно могло бы доставить материал для романа уголовного, узкого и мелкого, могло бы, пожалуй, занять место и в картине современной жизни, но не иначе как в качестве третьестепенного эпизода…" Михайловский разделил героев романа на три категории: 1) марионеточные фигуры нигилистов, в которых как раз и проглядывает "стебницизм"; 2) герои, к коим "можно отыскать параллели в произведениях других наших романистов", но которые "в то же время суть самостоятельные создания г. Достоевского" (Верховенский-старший, Кармазинов, супруги Лембке…), именно эти герои наиболее удачны, по мнению критика; и, наконец, 3) излюбленные герои Достоевского – мономаны-теоретики: Ставрогин, Шатов, Кириллов, Петр Верховенский… Михайловский посчитал их бледными, претенциозными, искусственными потому, что автор стремился представить своих исключительных героев носителями популярных идей в обществе, в то время как сами они представляют собой "исключительные психологические феномены", которые "уже сами по себе составляют нечто трудно поддающееся обобщениям".

Консервативная пресса в основном оценила "Бесы" положительно. К примеру, М.А. Загуляев в "Journal de St. Petersbourg" назвал новое произведение Достоевского лучшим романом года, а В.Г. Авсеенко (РМ и РВ) особенно одобрительно отозвался о памфлетном изображении нигилистов в романе.

Читатели-современники также восприняли новый роман Достоевского неоднозначно и многие из них негативно. Типичным для радикально настроенной молодежи того времени можно считать, к примеру, свидетельство писательницы Е.П. Султановой-Летковой: "…молодежь в то время непрерывно вела счеты с Достоевским и относилась к нему с неугасаемо критическим отношением после его "патриотических" статей в "Дневнике писателя". О "Бесах" я уже и не говорю…" [Д. в восп., т. 2, с. 454]

Но говорить-писать об этом романе продолжали и продолжают до сих пор. Еще в 1875 г. молодой критик Вс.С. Соловьев прозорливо написал, что о "Бесах" можно будет судить объективно только в будущем, когда улягутся сиюминутные страсти, когда "спокойный взор человека, находящегося вне нашей атмосферы, в известном отдалении от нашей эпохи, увидит итог современных явлений, их результаты…" [СПб. вед. 1875, № 32] Действительно, результаты и последствия деятельности "бесов", описанных Достоевским, проявились в полной мере лишь в ХХ в. Это произведение вполне можно считать романом-предупреждением, романом-предвидением. Увы, современники не очень внимательно его прочитали…

В ХХ в. революционеры всех мастей яростно боролись с этой книгой, А.М. Горький небезуспешно выступал против постановки "Бесов" на сцене МХАТа в 1913 г., в Советском Союзе этот роман долгое время не издавался и был зачислен советским литературоведением в разряд "реакционных".

Но не стоит думать, будто злободневность "Бесов" в наши дни потускнела и евангельский эпиграф к роману полностью претворился в жизнь. Увы, разгул "бесовства" в России (да и в мире!) не прекратился, он просто принял другие формы. Экстремизм революционного, религиозного, национального и любого другого толка пока, увы, неистребим. Роман Достоевского продолжает оставаться злободневным. Стр. 22-24.

*  

<…> Раздел II. Персонажи. Стр. 137-498.

Верховенский Петр Степанович. Стр. 190.

Верховенский Петр Степанович ("Бесы"), главный "бес", руководитель тайной организации; сын Степана Трофимовича Верховенского.

<…> Петруша, как часто именуется он в романе, впоследствии скажет-признается о самом себе Ставрогину: "Ну-с, какое же мое собственное лицо? Золотая средина: ни глуп, ни умен, довольно бездарен и с луны соскочил, как говорят здесь благоразумные люди, не так ли?.."

- Что ж, может быть и так, - чуть-чуть улыбнулся Николай Всеволодович…"

Тот же Ставрогин отзовется о Верховенском-младшем однозначно – "полупомешанный энтузиаст". Еще презрительнее охарактеризует его Шатов – "клоп, невежда, дуралей". Однако ж этому "невежде" и "дуралею" удалось "взбаламутить" целый уезд, смутить умы многих благочестивых до этого обывателей.

Петруша, единственный сын либерала 1840-х гг. Степана Трофимовича Верховенского, росший, как сирота, у чужих людей, довел либерализм отца до крайнего анархизма и экстремизма. Он предстает перед читателями уже вполне законченным  негодяем, с темным прошлым, в его биографии много недомолвок и темных пятен, его подозревают в ренегатстве и провокаторстве, что не мешает "нашим" признать его вождем и вполне ему подчиниться. Главное деяние Петра Верховенского - организация убийства Шатова с целью окончательно скрепить его кровью членов шайки-организации, дабы продолжить  "смуту" и разжечь борьбу по захвату власти в уезде, стране, мире. Власть, вождизм – вот главная цель этого политического авантюриста и фанатика. Он хочет, по словам его отца, заменить собою Христа.

Главным прототипом Петра Верховенского послужил С.Г. Нечаев (в черновиках он так поначалу и именовался), отразились в этом образе и отдельные черты М.В. Петрашевского (в тех же черновиках: "Нечаев – отчасти Петрашевский), еще очевиднее – петрашевца Р.А. Черносвитова, а также Д.И. Писарева. Стр. 190.

*

<…> Щигалев. Стр. 492-493.

Щигалев ("Бесы"), идеолог "бесов"; брат Арины Прохоровны Виргинской. Хроникер Г–в сообщает о нем: "Этот Щигалев, должно быть, уже месяца два как гостил у нас в городе; не знаю, откуда приехал; я слышал про него только, что он напечатал в одном прогрессивном петербургском журнале какую-то статью. <…> В жизнь мою я не видел в лице человека такой мрачности, нахмуренности и пасмурности. Он смотрел так, как будто ждал разрушения мира, и не то чтобы когда-нибудь, по пророчествам, которые могли бы и не состояться, а совершенно определенно, так-этак послезавтра утром, ровно в двадцать пять минут одиннадцатого. Мы, впрочем, тогда почти ни слова и не сказали, а только пожали друг другу руки с видом двух заговорщиков. Всего более поразили меня его уши неестественной величины, длинные, широкие и толстые, как-то особенно врознь торчавшие. Движения его были неуклюжи и медленны. Если Липутин и мечтал когда-нибудь, что фаланстера могла бы осуществиться в нашей губернии, то этот наверное знал день и час, когда это сбудется. Он произвел на меня впечатление зловещее…"

Щигалев – автор-владелец "толстой и чрезвычайно мелко исписанной тетради", в которой изложил "собственную систему устройства мира", каковую намеревался представить "нашим" в течение десяти вечеров (по числу глав) и заранее объявляет самую суть своего "неоконченного" еще труда: "Выходя из безграничной свободы, я заключаю безграничным деспотизмом". Суть противоречива и вызывает у присутствующих смех. Чуть подробнее разъясняет-толкует им теорию Щигалева один из "наших" – Хромой:

"Он предлагает, в виде конечного разрешения вопроса, - разделение человечества на две неравные части. Одна десятая доля получает свободу личности и безграничное право над остальными девятью десятыми. Те же должны потерять личность и обратиться вроде как в стадо и при безграничном повиновении достигнуть рядом перерождений первобытной невинности вроде как бы первобытного рая, хотя, впрочем, и будут работать. Меры, предлагаемые автором для отнятия у девяти десятых человечества воли и переделки его в стадо, посредством перевоспитания целых поколений, - весьма замечательны, основаны на естественных данных и очень логичны. Можно не согласиться с иными выводами, но в уме и в знаниях автора усумниться трудно…"

Еще более проясняет суть "щигалевщины" циничный комментарий к его труду Петра Верховенского в разговоре с Николаем Ставрогиным:

"У него хорошо в тетради, - продолжал Верховенский, - у него шпионство. У него каждый член общества смотрит один за другим и обязан доносом. Каждый принадлежит всем, а все каждому. Все рабы и в рабстве равны. В крайних случаях клевета и убийство, а главное равенство. Первым делом понижается уровень образования, наук и талантов. Высокий уровень наук и талантов доступен только высшим способностям, не надо высших способностей! Высшие способности всегда захватывали власть и были деспотами. Высшие способности не могут не быть деспотами и всегда развращали более, чем приносили пользы;  их изгоняют или казнят.  Цицерону отрезывается язык, Копернику выкалывают глаза, Шекспир побивается каменьями, вот щигалевщина! Рабы должны быть равны: без деспотизма еще не бывало ни свободы, ни равенства, но в стаде должно быть равенство, и вот щигалевщина! Ха-ха-ха, вам странно? Я за щигалевщину!.."

А перед этим "бес" Верховенский отозвался об авторе системы так: "- Щигалев гениальный человек! Знаете ли, что это гений вроде Фурье; но смелее Фурье, но сильнее Фурье…"

В Щигалеве отразились отдельные черты нечаевца А.К. Кузнецова, в его идеологии пародируются отдельные моменты публицистики таких, например, авторов, как Г.З. Елисеев, но в черновых записях персонаж  этот чаще всего именуется Зайцевым, по имени критика "Русского слова" В.А. Зайцева – одного из героев статьи "Господин Щедрин, или Раскол в нигилистах". Однако ж, Щигалев не столько карикатура только на Зайцева – крайне радикального "нигилистического" публициста, сколько обобщенный пародийный образ, собирательный тип теоретика-нигилиста. И в его теории переустройства мира спародированы не столько утопические теории Фурье, Кабе и Сен-Симона, сколько новейшие идеи их революционных последователей – Бакунина, Ткачева, Нечаева… Стр. 492-493.

*

<…> Раздел III. Вокруг Достоевского. Стр. 499-791.

Нечаев Сергей Геннадиевич. Стр. 659-660.

Нечаев Сергей Геннадиевич (1847-1882), революционер, организатор тайного общества "Народная расправа", автор "Катехизиса революционера". Был мастером мистификации и провокации. Афишируя свои связи с вождями русской эмиграции и европейского революционного движения, организовал в Москве несколько пятерок по преимуществу из студентов Петровской земледельческой академии, которые и назвал "Народной расправой". В ноябре 1869 г. организовал убийство студента И.И. Иванова, обвинив его в предательстве, и бежал за границу. В 1872 г. был выдан швейцарскими властями русскому правительству как уголовный преступник, был осужден на 20 лет каторги, умер в Алексеевском равелине Петропавловской крепости.

Нечаевское дело легло в основу сюжета романа "Бесы", а сам Нечаев послужил главным прототипом Петра Верховенского. Стр. 659-660.

(Наседкин Н.Н. Достоевский. Энциклопедия. (Выписка).

*

***