Поиск по сайту
Перейти к контенту

Главное меню:

Первый

Авторы - статьи > Протасова Ольга


Ольга Протасова
Первый
 
// "Общественное мнение" (г. Саратов). 2005, ноябрь. № 11 (74), с. 62-67.
Рубрика: Личное дело
* Подготовлено к печати: 20 июня 2015 г. Вячеслав Борисов.
 
Сенека говорил: желающего судьба ведет, не желающего тащит. А наш герой свою судьбу гнал впереди себя, как босоногий пацаненок велосипедное колесо. Пионер в нем так и не вырос. "Защити слабых и будь первым" – наверное, так можно сформулировать его жизненный девиз. Он закрывал вытрезвители и ратовал за легализацию проституции, устраивал футбольные матчи с заключенными и собирался в космос. Таким несколько эксцентричным персонажем он остался в газетных хрониках. Увы, из всей деятельности Александра Соломоновича, объемы которой глобальны, журналистам были интересны, в основном, эпатаж и скандалы, в которые он зачастую оказывался втянут помимо своей воли. Как говорится, с кем поведешься. Ландо был одним из самых ярких и парадоксальных персонажей эпохи Аяцкова и пользовался при его дворе, как он сам говорит, единственной привилегией: резать правду-матку. Абсолютно не воспринимавший критики ДФ прощал своему любимцу многое. Хотя в конце концов сдал и его.
Ландо уделял много внимания зекам, уверяя, что тем самым защищает законопослушных граждан. Его вклад в совершенствование законодательства не всегда могли оценить те, кто находился на свободе. Но для тех, кто оказывался по другую сторону решетки, юрист по фамилии Ландо порой становился последней инстанцией и последней надеждой. Его считали самым эффективным уполномоченным в России и награждали профильными премиями. И вдруг человек, чья многолетняя правозащитная деятельность была признана даже на мировом уровне, по каким-то непонятным внешним наблюдателям причинам оказался вычеркнутым из профессиональной деятельности.
Его не всегда было видно из-за трибуны, зато всегда было слышно. Вот и сегодня Александр Соломонович вновь выходит на большую политическую сцену: в числе десяти кандидатов, предложенных Саратовской областью в Общественную палату РФ, есть фамилия Ландо. Но как бы не сложилась дальнейшая судьба этого незаурядного человека, Ландо останется в истории области первым ее уполномоченным по правам человека.
 
Тимур и его команда
- Александр Соломонович, Ландо – бренд не только областного значения. Вы всегда были публичным человеком. Это внутреннее стремление быть на виду или, так сказать, производственная необходимость?
- И то и другое. Правозащитная деятельность по сути своей конфликтна, причем конфликтовать приходится с сильными мира сего. Мне как-то сказали: тебя начальник милиции не любит. Для меня это была высшая похвала. А конфликты всегда притягивают внимание. Ну а если о характере говорить, да, я всегда любил общественную деятельность. собрания, выступления. Мне было скучно сидеть в четырех стенах. Я все время где-то что-то организовывал. Мне и сегодня жена говорит: что тебе на месте не сидится? Наверное, это детство дворовое, коммуналки, общежития наложили отпечаток коллективизма. Но я не всегда был на виду. Сначала ты работаешь на авторитет, а потом авторитет работает на тебя. Мой рост можно проследить по передвижению в зале заседаний правительства. Когда-то я сидел в задних рядах на приставных стульях. А потом постепенно передвигался все ближе и ближе к президиуму.
Я всегда кому-то что-то хотел доказать. Армия. Кросс с полной выкладкой. Обмундирование весит больше меня, ну никак не мог я в проклятый норматив уложиться! Долго преодолевал злосчастные секунды, поверьте, было непросто. Но доказал себе и другим, что могу не хуже остальных.
- Наполеон вас бы понял. Переживали по поводу роста?
- Конечно, особенно на танцах. Я очень стеснительным был. Хотя танцевать умел, на сцене выступал, всю жизнь принимал участие в самодеятельности.
- Откуда вы родом?
- Родился в Казахстане, до армии жил в Астрахани. Волга, казаки-разбойники, лапта, футбол, у нас даже тимуровское движение было. На чердаке дома оборудовали штаб. Штурвал, карты, склянки-банки всякие. Учился я легко и всегда на отлично, много читал. Безумно любил кино. Денег было мало. Мама рано овдовела, мне было лет 10 всего, воспитывала нас  с братом одна. Работала приемщицей заказов в ателье. Первый свой костюм я сам заработал в 17 лет. А до этого носил то, из чего старший брат вырастал. Так что кино – это был сладкий, запретный плод, и сорвать его было задачей номер один. Через черный ход или через забор – бывало и такое.
- Ай-яй-яй, будущий юрист закон нарушал.
- Да, стыдно немного сейчас, но в детстве казалось особенной доблестью. Так что всем хорошим во мне я обязан книге, а я еще – кинематографу. Кино, в основном, было трофейным: "Индийская гробница", "Три мушкетера", "Тарзан". Все картины о благородных, отважных людях, которые сражаются с несправедливостью и постоянно совершают подвиги. Хотелось быть таким же.
- Да вы, Александр Соломонович, идеалист-романтик. Теперь понятно, почему правозащитная деятельность, с таким-то воспитание.
- А потом появились фильмы про шпионов и разведчиков. Я буквально бредил этой темой. "Подвиг разведчика" смотрел раз десять. Фильм меня просто потряс. И тогда решил – юридический.
В мое время получить высшее образование было не так-то просто. Во-первых, старшие классы средней школы были платными. Во-вторых, для того чтобы поступить в вуз, нужен был трудовой стаж. Поэтому после 8-го класса я пошел рабочим в ремонтно-строительную организацию и параллельно окончил школу рабочей молодежи. Ушел в армию. Службы была три года. Но те, кто хорошо служил и имел среднее образование, могли поступить на подготовительные курсы, которые при частях были, и в июле попробовать сдать вступительные экзамены. Если сдавал успешно, то тебя досрочно увольняли из рядов Вооруженных Сил в связи с поступлением в вуз. А кто проваливался, продолжал служить. Я этой возможностью воспользовался. Ввиду того, что в то время было всего три юридических вуза – в Саратове, Харькове и Свердловске, а Саратов территориально ближе всего к Астрахани, я поехал поступать в Саратов.
- А когда случилась Любовь? Кажется, так зовут вашу супругу?
- В студенчестве. 1967 год. Шел по скверику возле оперного театра. Смотрю, сидит на скамеечке симпатичная девушка. Подошел познакомиться. А она оказалась студенткой нашего института, на вечернем училась. Так получилась семья. Люба потом дослужилась до полковника милиции, но это не значит, что дома меня полковник строит.
- Трудно было студенческой семье?
- Я и в институте хорошо учился. Получал именную стипендию. На нее вполне можно было прокормиться. А вот на одежду приходилось зарабатывать дополнительно. А уж когда дочка появилась – тем более. По вечерам – трудился рабочим сцены в оперном. Мефистофеля из "преисподней" поднимал. В каникулы – в пионерлагере старшим вожатым. Еще работал в общежитии истопником. За что мне дали комнату, как семейному. Комната была два на три. Умещалась в ней только односпальная кровать. Детскую мы ставили ночью в проход. А когда утром вставали, кроватку дочери поднимали и помещали на нашу.
 
Дороги, которые мы выбираем
- Как вы встали на адвокатскую стезю?
- Однажды была лекция по уголовному процессу. Читал ее замечательный преподаватель, заведующий кафедрой, мой учитель, царство ему небесное, Познанский Василий Аввакумович. Тема была – представители в уголовном процессе. Он сказал: тема не очень разработана. По ней мало литературы. Если кто-то желает написать доклад, может подойти. Я был тем самым студентом, который пожелал. Написал дипломную работу на эту тему, а потом под его руководством писал кандидатскую диссертацию. Вот так одна лекция в институте определила мою дальнейшую жизнь.
- Вы сами как считаете, хорошим были защитником?
- Думаю, неплохим. У меня были трудные дела. И я их выигрывал. Мой принцип: говори клиенту правду. Я обещал только одно: добросовестно отстаивать интересы подзащитного. Наверное, мои познания в области юриспруденции были неплохими. Я много учился, преподавал. В общем, меня можно назвать грамотным юристом.
Если человек не признавал себя виновным, я никогда не спрашивал, виновен ли он. Ни в процессе. Ни после.
- Почему?
- Если бы я знал правду, это могло помешать мне отстаивать его интересы. Я не смог бы быть искренним в защите.
Было у меня любопытное дело, связанное с развратными действиями одного доктора. Я в душе сомневался, что он невиновен. Клиент вину не признал. Я доказал, что он не совершал тех действий, в которых его обвиняли, но и после суда не спросил, а как было на самом деле.
 
Без страха и упрека
- В вашей жизни бывали же ситуации, когда вам угрожали из-за профессиональной деятельности. Даже гранату во двор дома бросали. Работа правозащитника обязательно такая опасная или вы лезли на рожон?
- Наверное, лез. Есть что-то такое внутри, что не позволяет сидеть тихонько в уголке и помалкивать. За внучку тогда сильно испугался. Я до этого думал, что самое страшное – это из самолета выпрыгнуть.
- В смысле?
- С парашютом. Во времена моей молодости призывников к армии готовили очень серьезно. Меня, например, записали в аэроклуб. Учили, как с парашютом обращаться. И даже пришлось три раза прыгать. Ощущения помню до сих пор. Самолет Як-12, тренировочный, четырехместный. Нужно было пересесть с заднего сиденья на переднее и по команде инструктора шагнуть в небо. Высота – тысяча метров. Подошла моя очередь, я смотрю в люк и понимаю, что прыгнуть самому выше моих сил. И тогда инструктор просто вытолкнул меня ногой из самолета. Из-за неправильного прыжка меня пополам сложило, было очень больно, зато потом, когда парашют раскрылся и я поплыл, здорово. Правда, утащило меня от места приземления очень далеко, вес-то небольшой. На второй и третий раз я уже сам. Удалось мне страх перед высотой преодолеть. Только все равно в десантные войска не хотелось: три года прыгать! Служить довелось в ракетных войсках на границе с Ираном. Помню, как первый раз в наряд пошел. Ночь, темнота – глаз выколи. Боялся жутко. Кругом враги, нарушители, диверсанты. Фильмов-то в свое время насмотрелся. Чуть шорох какой – я для храбрости снимал автомат с предохранителя и патрон в ствол загонял. Хотя по инструкции нельзя было этого делать. Хорошо, никто не пришел, даже проверяющие, пристрелил бы на месте.
А вообще, только дураки ничего не боятся. Инстинкт самосохранения должен быть. Хотя у меня он какой-то странный. Иногда отказывает.
Помню 1991 год, заседание в городском совете 27 августа. Это было то заседание, когда коммунисты буквально отдавали власть. Их было большинство, но они сидели тихо-тихо. Демократы их пинали, обзывались, грозили… "Демократы" я говорю в кавычках. Потому что предложения от некоторых исходили такие: давайте дадим домашние телефоны всех коммунистов в СМИ, чтобы граждане звонили и спрашивали: "А что вы делали с 19 по 21 августа?" Атмосфера в совете было совершенно жуткая. Еще чуть-чуть и пошли бы клочки по закоулочкам. Не помню, как оказался на трибуне, но я вышел перед этим озверевшим собранием и сказал: люди, что вы делаете? Вы понимаете, что вы говорите? Счеты могут свести с каждым. Вы хотите возвратиться в 1937 год?
Не могу сказать, что мне тогда не было страшно. Этот кипевший гнев запросто мог повернуться на меня. Но моя краткая речь каким-то чудом подействовала и успокоила ситуацию.
 
Кто кому
- Александр Соломонович, а чем еще вы сейчас занимаетесь, кроме общественной палаты?
- Руковожу Региональным институтом законотворческой деятельности. Структура была создана при Академии права по инициативе Вячеслава Володина еще в 1997 году.
- Интересное совпадение. Володин придумал институт, а теперь вы в нем работаете. И когда вы остались без работы, именно Вячеслав Викторович протянул вам руку помощи.
- Это не совпадение. Если подсчитать, недавно исполнилось 15 лет нашего знакомства и 15 лет, как мы пришли в политику.
- Так это Володин вас в политику привел? А все думают, что Аяцков.
- Нет, мы пришли разными путями. Кстати, о том, кто кого привел и кто кому обязан.
Считается, что Володин всем обязан губернатору, должностью вице-губернатора, политической карьерой, которой тот дал старт. Так вот, внесу ясность. Судьба политика очень зависит от случая. И если уж говорить начистоту, то как политик Аяцков возник исключительно благодаря Володину. Помните, было тяжелое многомесячное противостояние за кресло мэра Саратова? Оно закончилось, когда появился Китов. А идею пригласить на пост мэра Саратова тогдашнего начальника областного "Птицепрома" высказал Вячеслав Викторович. Тогда он, как и я, был депутатом городского совета, Аяцкова в то время знать никто не знал ни в лицо, ни по фамилии. Несколько человек, в том числе и мы с Володиным, были на той судьбоносной встрече и пришли к соглашению, но Китов поставил условие: я должен взять с собой своего зама по фамилии Аяцков. Так появился Дмитрий Федорович. Мне давно хотелось восстановить историческую справедливость. Надоело слушать разговоры о том, какой Володин плохой, неблагодарный, вроде как Аяцков ему дал все, а он…
- Эту историю действительно мало кто знает.
- Как и многое другое. Например, когда победил Дмитрий Федорович и начал раздавать портфели, мне ведь тоже две должности предлагалось на выбор: председатель пенсионного фонда или комитета по занятости. Но я отказался – не по душе. И через некоторое время стал председателем комиссии по правам человека, а через три года уполномоченным по правам человека.
А вообще моя самостоятельная политическая карьера началась задолго до Аяцкова в 1990 году, когда я избрался в городской совет. Это были первые и последние по настоящему демократические выборы. Денег потратили до смешного мало – 30 рублей, чтобы на ксероксе листовок напечатать. Ну и бутылка водки, которой победу обмывали. В совете я с Володиным и познакомился. У нас сложились хорошие, даже дружеские отношения, и по жизни не единожды судьба сводила нас вместе. Володин позднее избрался в депутаты областной думы, тогда и вышел с предложением: нужен институт, который занимался бы разработкой законопроектов для Саратовской области и регионов России. Институт не только сам создавал законопроекты, но мог давать и экспертную оценку проектам, которые исходят от исполнительной и законодательной власти. Сейчас на его базе создан факультет нормотворчества – кстати, первый в России. Специально готовим молодых людей к законотворческой деятельности. К сожалению, в России несколько искажено представление о нормотворчестве. Все считают, что любой может закон придумать. И не понимают, что этот процесс помимо жизненной школы, опыта, гражданской позиции требует и специальных познаний. Надеюсь, институт займет подобающее ему место. А то последнее время он как-то… прозябал.
Как закалялась сталь
- Человека делают победы и поражения. Как профессионала и как личность. Можете назвать наиболее знаковые, которые сильно повлияли на вашу жизнь?
- Победы? Как адвокат я выигрывал дела своих клиентов, как политик выигрывал выборы. Я и другим помогал выигрывать. И это тоже было здорово.
- Например?
- Громов.
- Тот самый, который сейчас губернатор Московской области?
- Именно. В 1996 году я прочел в "Комсомольской правде" статью про нашего земляка, Героя Советского Союза, который выводил войска из Афганистана. Называлась она "Командарм". Настолько меня поразил герой, я так проникся пафосом этого материала, что когда летом появилось сообщение в газетах, о том, что Громов встречается с офицерами запаса в Доме офицеров на предмет возможного своего выдвижения кандидатом в депутаты Госдумы, то пошел на эту встречу. Из актового зала Дома Офицеров я вышел с твердым убеждением, что этого человека надо избирать. Пришел в штаб и предложил свою помощь. Громов победил. У нас сложились добрые отношения, позже я стал его помощником. Помогал ему на губернаторских выборах в Московской области. К счастью, даже та некрасивая история с танком их не испортила. Зато она испортила имидж области и лично губернатора Аяцкова. Неправильно повел себя губернатор. Все равно что прийти к соседу, попросить рубанок на время, а потом сказать: знаешь, а я тебе его не отдам, он понравился моему деду, а он ветеран…
Ну а если говорить о поражениях, то все-таки то, как было обставлено мое неназначение на второй срок уполномоченным.
- И как же? Мы же видели только внешнюю сторону.
- Сценарий классический по Дмитрию Федоровичу. За месяц до окончания срока моих полномочий я пришел к губернатору с вопросом: вы определились с новым уполномоченным? Он сказал: у меня другого уполномоченного, кроме тебя, нет. Ты единственный. Я спрашиваю: я что-то должен делать? Он говорит: нет, сиди тихо. Придет срок, я твою кандидатуру внесу. Пришел срок, я уже знал от друзей, что он мою кандидатуру в силу определенных договоренностей рекомендовать не будет. Так и вышло. Я, наверное, был все-таки в лучшей ситуации, чем остальные. Потому что незадолго до дня "Икс" Володин предложил мне работу. И на следующий день после окончания моих полномочий утром за мной пришла служебная машина и отвезла на новую работу руководителя общественной приемной Володина. Так что этот момент был для меня смягчен. Мне не пришлось сидеть дома в одиночестве и осмысливать: что я сделал не так? За что? Ну и прочие вопросы, которые мы задаем себе в таких случаях.
- А вы бы хотели продолжить работу в ранге уполномоченного?
- Я неоднократно говорил: любой уполномоченный должен рассчитывать всего на один срок. И не надеяться на возможность продолжения своей деятельности. Потому что, если ты работаешь на совесть, с отдачей и, невзирая на личности, обязательно наживешь неприятелей. Входя в конфликты с органами власти, с руководителями, особенно силовых структур, ты волей-неволей становишься им врагом. Естественно, они тебя не хотят, не хотят, чтобы ты мешался под ногами, совал нос туда, куда не следует. Это нормальное явление, когда уполномоченному говорят на второй срок "нет". И в Польше, и в Литве, а там очень сильные и влиятельные были уполномоченные, они не прошли на второй срок. При смене власти тоже в первую очередь освобождаются от этих лиц. Это неудобные люди.
- Вы так и не объяснились с Дмитрием Федоровичем?
- Самая последняя моя встреча с Аяцковым была через полгода после того, как я перестал быть уполномоченным. Мы встретились, он начал объясняться: ты на меня не обижайся, ты же понимаешь, у меня была договоренность с Бондаром. Я ему на это сказал одно: у меня никаких претензий к Бондару по этому поводу нет, потому что я работал не с прокурором Бондаром, а с губернатором Аяцковым. Может быть, на месте Бондара я бы то же самое сделал. А вот претензии к губернатору Аяцкову у меня есть, потому что правом выдвигать уполномоченного пользуется не прокурор, а губернатор, и именно губернатор не посчитал возможным мою кандидатуру вынести на обсуждение. А с Анатолием Владимировичем сегодня прекрасные отношения. Потому что нахождение вне этой должности моментально сняло все напряги. Каждый занимается своим делом.
- Хотите, пролью бальзам на вашу душу. Журналисты по вам скучают. Нина Лукашова, конечно, добрая женщина, и юрист, наверное, неплохой, но она, похоже, до сих пор не привыкла к объему работы. Разбаловали вы народ, Александр Соломонович, чуть что, бегут уполномоченному жаловаться, а женщине теперь тяжело. Как она вам в роли омбудсвумен? Интересуетесь ее работой?
- Про Лукашову я ничего говорить не буду.
Я думаю, что создал достаточную базу, для того, чтобы моим последователям можно было плодотворно трудиться.
 
Адвокат дьявола
- Как вы думаете, на высшем суде грешнику нужен адвокат?
- Конечно.
- А дьяволу?
- Он чем хуже? Может, он не дьявол? А если его оклеветали? Или обстоятельства так сложились.
- А вы бы взялись защищать Аяцкова пред судом истории?
- Трудно сказать. А что, есть такая необходимость? Он сам история. Я считаю, несмотря на бесславный финал, первые годы деятельности Аяцкова все же были созидательными. Он определенно вывел область на новый уровень. Было движение вперед и вверх. А потом он начал допускать непростительные ошибки. И самым серьезным промахом губернатора я бы назвал расставание с Володиным. Потерять такого сильного зама – это была его грубейшая ошибка, и закат Аяцкова начался именно в тот момент. Ведь большая удача Дмитрию Федоровичу выпала – такой зам, как Володин. Ты имеешь возможность заниматься политикой, представлять область. А на хозяйстве у тебя очень умелый управленец, который не подведет в любых, даже форс-мажорных обстоятельствах. Володин умел работать в постоянном режиме аврала, он же вез на себе все грандиозные стройки области. У него работоспособность фантастическая. Он хороший управленец еще и потому, что умеет использовать коллективное творчество. Не варится в собственном соку. У него нет такого: я один знаю, как надо, все остальные – дураки. Умеет людей слушать и быть благодарным им за работу. Этот его стиль работы был чрезвычайно приятен.
Уход Володина, конечно, сильно подкосил эффективность правительства области. Он же совмещал в себе качества рабочей лошади, креативщика и блестящего организатора.
- Аяцкова можно понять. Сильный заместитель – а вдруг подсидит.
- Да, не каждому руководителю дано не бояться, когда ему дышат в спину. Я считаю, это высший пилотаж управленческой деятельности, когда начальник держит рядом с собой сильного подчиненного.
И я таких знаю. Нужно отдать должное прокурору области. Он не боится выдвигать своих подчиненных. И замы у него всегда сильные.
После ухода Володина началась кадровая чехарда. Министры менялись, как перчатки у аристократа. Покойный Борис Зямович Дворкин был самым лучшим на моей памяти министром сельского хозяйства. Крупный ученый. Очень уважаемый человек. Именно при нем был собран рекордный урожай 6 миллионов тонн зерна, которым так гордился губернатор. И вдруг его убирают с должности. Без объяснения причин. И так было со всеми. Аяцков не умел красиво расставаться.
Если сравнивать с тем же Громовым, тот со своей командой работает очень иного лет. Он с ней был в Министерстве обороны, и в Министерстве иностранных дел, и в Госдуме, и сегодня они вместе работают в правительстве Московской области.
Хуже всего, что от Аяцкова люди уходили на улицу. Здесь мне тоже есть с чем сравнивать. Тот же Володин, когда уходил из правительства в 1998 году, устроил всех, кто с ним работал, даже секретарей и водителей. Хотя сам уходил в никуда. Уехал в Москву. Был рядовым членом "Единства". Это потом он вырос в большого политика. Хотя Аяцков пытался себе лавры по взращиванию политика федерального уровня приписать.
 
По состоянию души
- Как же началась ваша карьера уполномоченного?
- Я работал в комиссии по правам человека. Первое время на общественных началах. Сидели в закутке, и когда я приходил, руководитель аппарата вынужден был вставать, уступая мне место за единственным столом. А сам на холодильнике писал. Когда приняли российский закон, мои подчиненные-подснежники начали меня стимулировать: надо как-то легализоваться. У них же не было никакого статуса, они работали на общественных началах, а числились кто где: в минспорте, в минздраве. А я любил вольную жизнь адвоката. Стать человеком, привязанным к стулу, с рабочим днем от и до, - мне это никогда не нравилось. Но пришлось, ради команды. Мы подготовили областной закон. Меня избрали, и мы начали работать. Я всегда говорил: уполномоченный – это не должность, а состояние души. Работать было не просто. Люди так обозлены на власть, на жизнь, они ведь приходили к нам, уже отчаявшись найти правоту. Я говорил: я не работаю волшебником, я не так много могу. Но вот на что люди всегда могли рассчитывать, приходя к уполномоченному, так это на то, что их выслушают. Мы сострадали людям, если не могли сами помочь, хотя бы говорили, что им нужно делать. Каждый год принимали по шесть тысяч граждан, но я всегда повторял: мы можем помочь Иванову, Петрову, Сидорову, и это хорошо, но гораздо важнее вычленить проблему, которая мешает сразу многим. То есть надо искать системные проблемы, решать их, тогда мир будет немного лучше. И вот это действительно высший пилотаж, когда, помогая одному, мы помогали тысячам.
- И такие примеры были?
- Конечно. В свое время, чтобы получить условно-досрочное освобождение, нужно было обращаться к начальнику колонии, и только от него зависело, отправит он документы в суд или нет. Хотя решение принимал суд. Естественно, это противоречило Конституции и всем европейским нормам. Я обращался во все инстанции, чтобы внесли поправку в этот порядок. И добился своего: теперь обращаться в судебные органы – право самих осужденных.
Я могу перечислять долго. Вот мы ввели уполномоченных по правам участников образовательного процесса, это было хорошее дело. Может, уполномоченные и не так уж влиятельны в школе, но пусть дети играют в эту игру – полезно. Их знакомят с Конвенцией по правам человека, по правам ребенка, с Конституцией РФ. Дети, которые знают, что у них есть права, вырастают во взрослых, которые умеют эти права защищать.
Мы также ввели уполномоченных по правам осужденных в местах лишения свободы. Я с гордостью рассказывал о нашем опыте омбудсменам европейских стран. Это вызывало удивление. И желание наш опыт распространять и у себя.
В свое время мне пачки писем приходили от людей, которые числились за судами по нескольку лет. Они не писали, что невиновны, а всего лишь просили правосудия. Ведь месяцами, годами не рассматривались уголовные дела. Иногда срок наказания, который все же выносил суд, превышал срок, который человек этот суд ожидал. А ведь он его не на свободе ждал. И надо отдать должное председателю областного суда Александру Ивановичу Галкину, который проникся этой проблемой и навел в этой сфере порядок. Он вообще очень прогрессивный человек, идет на два шага впереди своего времени. И сегодня в нашей области нет людей, которые числятся за судами больше трех месяцев.
Меня часто упрекали, что я много внимания уделял уголовникам. Но они часть нашего общества. Рано или поздно выйдут на свободу, и если будут вновь воровать, убивать, насиловать, нам же будет хуже. Важно, чтобы учреждения не только наказывали, но и исправляли.
Сейчас уже никто не помнит, сколько сил мне стоило открыть женскую колонию. Я занимался этой проблемой пять лет! Пять лет убеждал во всех кабинетах, что отсутствие женской колонии в области – это несправедливо по отношению к женщинам. Мужчины отбывали срок по месту жительства, имели возможность видеться с семьями, а женщин отправляли в другие регионы, терялись социальные связи.
Меня многие ругают за вытрезвители. Все забыли: 150 тыс. человек ежегодно доставлялись. Вытрезвители не работают уже 6 лет, то есть примерно миллион я спас от насилия над личностью. Вытрезвители в том виде, в каком они были тогда, это было большое зло. Людей ограничивали в свободе в 80 процентах случаев необоснованно. Их там обирали, били. Вытрезвители называли медицинскими, но ничего медицинского там не было, потому что сидел фельдшер, который всего лишь определял степень опьянения.
- До сих пор вытрезвители есть во всех регионах, кроме нашего. Как вам это удалось?
- Мы год бились над проблемой, никто не знал, куда их пристроить. Медики не хотели брать, милиция не хотела отдавать. В результате я пришел к губернатору 31 декабря и сказал: Дмитрий Федорович, давайте сделаем людям новогодний подарок. И он подписал постановление.
Милиционеры меня пугали Армагеддоном. Пьяные будут валяться на улицах пачками. Мы их будем свозить к тебе домой – и делай с ними что хочешь. Количество преступлений вырастет. Но ничего. Пьяных на улицах больше не стало, статистика преступлений не выросла. Единственное, что мы не сделали – не защитили врачей. Пьяные дебоши доставляют им, конечно, много неприятностей. А милиция умыла руки.
Вообще-то много всего было. Как-то пришел на рынок, хотел сметаны купить, а совершенно незнакомая женщина денег не берет: вы нам так помогли, столько сделали для моей семьи! Я даже не знаю, что именно она имела в виду. Ради таких минут стоит жить и работать.
- А что не удалось как уполномоченному?
- Много чего. Не удалось вместе с коллегами издать новый закон об уполномоченных, который бы давал больше возможностей для защиты прав граждан.
Не успел добиться отмены решений, связанных с платной медициной. Не удалось разрешить проблему на авиационном заводе.
Начинал работу с призывниками, но не завершил до конца. Мы каждому молодому человеку, который шел в армию, давали охранную грамоту с указанием  всех телефонов уполномоченных во всех регионах России. С тем, чтобы они могли обратиться в случае необходимости. Мы успели один заход сделать, но продолжения, насколько я вижу, не последовало.
- Не могу не спросить, а как все-таки возникла тема легализации проституции?
- Сейчас уже все об этом забыли, а вообще старт кампании дал Дмитрий Федорович, когда однажды заявил, что мы легализуем проституцию путем открытия в Балакове дома с красным фонарем. Он это так просто сказал, а отдуваться мне пришлось. Потому что на следующий день 47 мировых информагентств обратились с просьбой прокомментировать это заявление. В правительстве перепугались и перевели стрелки на меня, Так получилось, что Ландо стал главным по проституткам. Тему раздули и со временем превратили в фарс. Но положительный эффект от кампании был: общество признало проблему и начало думать, как ее решать. Дело не в легализации, а в том, что в проституции все больше и больше несовершеннолетних, хотя раньше взрослые женщины сами малолеток на панель не пускали. Проблема в том, что проституция неразрывно связана с наркотиками. Путаны становятся распространителями не только венерических болезней и СПИДа, но и наркотиков. Мы тогда тему подняли, она вышла на общероссийский уровень, и какие-то подвижки были: ограничили публикации объявлений в прессе. Появилась статья о сексуальном рабстве, ответственность за содержание притонов, а теперь Ландо перестал о проститутках говорить, и опять общество живет как страус. Сунуло голову в песок и не замечает, что у нас все столбы объявлениями обклеены. Что путаны на дорогах толпами стоят.
- В медицинской среде есть жесткая поговорка: "У каждого врача свое кладбище". Если ее немного перефразировать, то у каждого адвоката своя тюрьма? У вас – большая? Многих не удалось спасти от срока?
- Многих. Раньше вообще альтернативы лишению свободы не было. Кроме условных приговоров. И обвинительный уклон присутствует до сих пор. Было у меня дело, которым я занимался вместе с московскими правозащитниками. Девочка убила одного из нападавших на нее парней. Это была самооборона, я уверен, что она не превысила необходимой степени. И в конечном итоге мы добились ее освобождения. Но три года она пребывала под следствием, в изоляторе, и эти годы, конечно, из ее молодой жизни вычеркнуты.
Жалею, что Региональная Комиссия по помилованию, которую я придумал и в 2000 году довел до практической реализации с помощью Приставкина, не обрела нужной степени влияния. Единицы прошений доходят до президента. А удовлетворяется еще меньше.
Но все равно что-то меняется. Не могу сказать, что у нас все беспросветно плохо. Если раньше 80 процентов заключенных попадали в тюрьму за "мешок картошки", то сегодня появилась альтернатива – обязательные работы.
- Справедливость и закон, по-вашему, синонимы?
- Не сказал бы. Это разные вещи. Иначе не было бы другого выражения "Закон суров. Но он закон".
- И единственное, что спасает, - это его неисполнение.
- Это чисто российская действительность. Взять закон о гражданстве. Да, это был закон, но он был не справедлив.
- А что важнее, дух закона или буква закона?
- Это неразрывные понятия.
- А мне кажется, в России нет духа закона. Скорее есть дух безнаказанности.
- Согласен. Преступности меньше не там, где законы суровы, а там, где есть неотвратимость наказания. Ничто так не разрушает дух закона, как двойные стандарты.
- Александр Соломонович, Россия – правовое государство?
- На бумаге – да. Но вообще-то нам до цивилизованных стран, где человек рождается и умирает с адвокатом, далеко. В Америке говорят: если ты сам себе адвокат, значит, твой клиент – идиот. Ведь на Западе работают не только семейные доктора, но и семейные адвокаты. Есть фирмы, которые сопровождают фамилии на протяжении нескольких поколений. У нас такой практики, конечно, нет. И процент людей, которые могут пользоваться услугами юриста, - ничтожно мал.
Беседовала Ольга Протасова
***


 
Copyright 2016. All rights reserved.
Назад к содержимому | Назад к главному меню